Владимир Скиф - Сборник стихов

«Укрепрайон, укрепрайон» —
Откуда-то звучит ночами.
Восходит из войны печальной
Погибший в ней дивизион.

Он под Москвой,
как твердь, стоял,
Дивизион сибирской дали.
Он был из нервов и из стали,
Железу противостоял.

Он помнил Жукова слова
И слышал собственную душу,
Он снегом
запахнулся
в стужу,
Когда за ним была Москва.

И к сердцу не пустил того,
Кто над Москвою
смерчем вился,
Дивизион с землёю слился
И весь погиб, до одного.

…Гудит Москва —
со всех сторон
почти что взятая врагами.
И у врагов под сапогами
Лежит родной дивизион.

Я чуял, знал, что варвары нагрянут,
Для них Москва была,
как тульский пряник,
С её дворцами и её Кремлём.
Они не только душу ей изранят,
Не просто древний город испоганят,
А будут рвать и жечь Москву огнём.

И варвары пробили крепь оплота,
Они вошли в Кремлёвские ворота,
Где раздавался колокольный звон.
Они громили отчие красоты,
Они кромсали вечные высоты,
Был даже воздух ими взят в полон.

И вид Кремля вдруг оказался страшен:
Горело небо. С раскалённых башен
Рубиновые звёзды вниз текли.
Иван Великий был обезображен,
Он, как кострище, покрывался сажей,
И варвары Царь-пушку волокли.

Был даже полк засадный уничтожен,
А на Москве правитель
с пьяной рожей
В Нью-Йорк звонил о взятии Кремля.
И посреди глухих многоэтажек
Дымился кровью даже Сивцев Вражек,
И Сталина — почуяла земля.

Он шёл легко вдоль Старого Арбата
Незыблемою поступью солдата,
Минуя Храм Спасителя Христа.
Великий призрак, для врагов расплата,
И на груди его горела свято
Ещё никем не взятая звезда.

Дремлю на сеновале. Пахнет сеном.
Поют собаки, брешут петухи.
Я вдруг почую сквозь меня,
сквозь стены
Как будто люди — ломятся стихи.

Они галдят, они перебивают
Друг друга.
Катят,
как байкальский вал.
К душе ютятся, споры затевают
И свары, аж дымится сеновал.

А я молчу, я строчками играю,
Но вдруг
стремнину высверка схвачу,
И лучшие из строчек выбираю,
И рифмы-заклинания шепчу.

Всю ночь пишу, как будто умираю,
Потом хвосты кометам тереблю,
Окно небес от ночи протираю
И до звезды на сеновале сплю.

Как неба седина, и как свинец — забвенье.
Забвение молчит, как в космосе дыра.
В забвенье нет луча, нет боли, озаренья.
Забвенье — это смерть на кончике пера.

Век Пушкина ушёл
и Блока век —
в забвенье,
В забвение ушла история Руси.
Созрело среди нас манкуртов поколенье:
Как омуты глядят — о чём их не спроси.

Забвеньем поражён, как будто бы проказой,
Моей России лик, и город, и село.
Народ не прошибить
простою русской фразой:
«Давайте выживать забвению назло».

Поэзией родной свои омоем раны,
Вернёмся в Божий дом, одыбаем в тепле,
А то мы всей страной
сидим, как наркоманы,
На острой и слепой Останкинской игле.

Сидим в безглазой тьме, забыв своё рожденье,
Забыв, что мы — творцы, поэты, мастера…
Нас оплетает сеть всемирного забвенья,
И с неба нам грозит живая тень Петра.

Звенит надо мною большое стеклянное небо,
Царапает душу колючая, ломкая высь.
Ещё далеко до осеннего первого снега,
А птицы, как пули, уже в никуда понеслись.

За ними душа, словно ласточка,
в небо рванулась,
За край горизонта ушла и на самом краю
Крылом зацепилась за Родину и оглянулась,
И с лёту упала на тихую землю свою.

Упала, уткнулась в пожухлые, горькие травы,
Забыв улетевших в невечное прошлое птиц…
Ей стали ненужными почести,
вестники славы,
Ей только б с молитвою
пасть перед Господом ниц.

Покинули Родину птицы и, может быть, правы…
Травинки приникли к моей измождённой душе.
И небо, как зеркало,
не отразило Державы,
Стеклянной Державы,
которой не стало уже.