Николай Дубов - Колесо Фортуны

Доманский, явно подражая своему князю, лукаво прищурился.

— Так, пане добродею, окончательно ведь ничего не известно! Оттуда еще никто не возвращался, чтобы рассказать, как оно там на самом деле… Ну, а если Вижунаса и нет, так людям же помогать надо! Выходит, про Вижунаса помнить полезно, и что за беда, если он — языческий?..

На следующий день Ганыка с утра сидел у окна и смотрел на павлинов, разгуливающих по лужайке перед дворцом. Время от времени самец с треском развертывал фантастический веер хвоста, горделиво охорашивался и издавал удивительно противные клики. Они наводили на корнета тоску. Доманский предложил погулять по парку, Ганыка отказался — он ждал, когда его позовут. Сен-Жермен пришел к нему сам.

— Мне пора уезжать, поэтому займемся вашими делами. Вы решительно не хотите ехать во Францию?

— Если можно — нет.

— Пусть будет так. Деньги у вас есть?

— Вот все, что осталось от продажи Мулдова.

Ганыка высыпал из кошелька несколько десятков золотых монет и серебряную мелочь.

— Не слишком. В таком случае…

Граф отвинтил рукоятку своей трости, перевернул трость над столом.

Из нее высыпались золотые монеты, образовав небольшую горку.

— Вот видите, и произошел дорожный случай, о котором я упоминал, — улыбнулся граф. — Здесь сто пятьдесят луидоров, или три тысячи шестьсот ливров. Деньги небольшие, но пригодятся. К сожалению, больше наличных у меня нет.

— Я не могу, господин граф, — сказал Ганыка и покраснел. — Я беден, но…

— Не говорите глупостей, корнет! Это — дружеская услуга, а не подаяние или плата за помощь. Когда сможете, вернете. Разве вы сами не отдали бы другу все, что имеете, если бы тот оказался в беде?

Ганыка подумал и кивнул. — Французские и русские золотые монеты здесь не нужны. Казначей князя охотно обменяет их на польские злотые и, надеюсь, не слишком обсчитает вас. Теперь о главном. Я мог бы написать вам рекомендательные письма во Францию и своим друзьям в Санкт-Петербурге.

Но письма легко потерять, а в России, пока на троне Екатерина, письмо с моей подписью может погубить вас и того, кому адресовано. Поэтому я дам вам нечто более надежное.

Сен-Жермен снял с пальца тускло поблескивающее кольцо и протянул Ганыке.

— Чудно, — сказал корнет, разглядывая кольцо. — Что тут вырезано? Вроде крестик в кружочке…

— Это не крестик в кружочке, а "колесо счастья", или "клир Фортуны", как называют его астрологи. Только не подумайте, что кольцо само по себе приносит счастье — таких вещей в мире нет… У этого кольца очень важное достоинство: его нельзя продать, поэтому никто не украдет, оно — железное.

— Зачем вам железное кольцо, когда вы можете… — Могу. Но, как видите, других колец не ношу, а этим очень дорожу. Это не обычное железо, а небесное — оно не ржавеет.

— Как — небесное? — удивление Ганыки сменилось недоверием. — Что же оно, с неба упало? Железо с неба не падает.

— Падает, дорогой юноша, падает! Вы, конечно, видели падающие звезды? Они сгорают, не долетев до Земли. Иногда долетают. Когда-то в Индии упала громадная глыба железа. Она лежала столетия, а может быть, тысячелетия и не ржавела. По приказу великого Чандрагупты из железа изготовили трехсаженную колонну и поставили в честь бога Вишну на горе, которая называется Стопа Вишну. Колонна существует уже тысячу триста лет и остается все такой же. Кольцо сделано из крохотного кусочка этого небесного железа. Для вас все это не имеет значения, важно только одно: кольцо — условный знак. Если вы окажетесь во Франции, оно откроет вам безоговорочный доступ ко мне. Когда снова попадете в Петербург, покажете его Елагину, Ивану Елагину. Он вернулся из ссылки и быстро входит в силу.

Елагин и его друзья окажут вам любую помощь, какая потребуется. Запомните имя — Иван Елагин. Когда-нибудь вы возвратите мне кольцо, и я смогу вас лучше отблагодарить. А теперь пойдемте к князю…

— Так что с паном делать, пане-кохакку? — сказал Радзивилл, накрутил на палец клок чуприны и задумчиво подергал его. — А вот что мы сделаем: раз пан есть вояка, то пусть пан вступает в мою гусарию. Как-нибудь у меня десять тысяч сабель. Выбирай, пан, любую хоругвь.

— Нет, — сказал Ганыка, — благодарю ваше сиятельство, но этого я не могу.

— Почему?

— Мало ли… Случись война, я против русских воевать не стану, я присягу давал.

— Присягу пан давал императрице, пане-коханку, а теперь сбежал и от императрицы, и от присяги.

Ганыка побледнел.