Ольга Адамова-Слиозберг: Путь

Душа спала. Не раз в тиши ночной
Любимый мой в мои стучался двери…
Я не открыла, сердцу не поверив,
И он ушел, печальный и немой.

И он ушел. Лишь звук его шагов,
Стихающих на каменной дороге,
Узнала я. Откинула засов,
Но друга не было у моего порога.

Так жизнь — как друг, ушедший в темноту,
Перед которым я навеки виновата…
И страшно в час итогов и расплаты
Вокруг себя увидеть пустоту…

Сегодня такое синее небо,
Такой золотой, ослепительный свет,
Как будто пятнадцати лет не было,
И вчера мне исполнилось двадцать лет.

Как будто, свернув на затылке косы,
Я к Волге бегу босиком с горы,
Ловя золотисто-синие отсветы
Ее холодной стальной игры.

Такая свобода, такая прохлада,
Такой простор молодому телу,
Что даже сейчас запоздалая радость
В сердце певчею птицей запела…

И в этот день, золотой и синий,
Среди соловецких зловещих стен
Я вижу песков разметавшихся линии
И вязов прибрежных зеленую сень.

Пускай потери непоправимы,
Ошибки искать и считать я устала,
Навеки то, что было любимо,
Солнечным светом в душе осталось.

Мы шли понуро, медленно, без слов.
Серели в сумерках цепочкой силуэты.
А на небе малиновым рассветом
Окрашивались стайки облаков.

Еще молчали сонные дома,
Был воздух тих и сказочно прозрачен…
Но безнадежно каменно и мрачно
Смотрела Соловецкая тюрьма.

И прежде чем войти в окованную дверь,
Мы все взглянули в радостное небо…
Да, жизнь — непонятый и нерешенный ребус,
Цепь горестных ошибок и потерь.

Седьмое ноября. Чугунная решетка
На небе голубом обрисовалась четко…
Я в этот день с тобой, моя страна!
Я в этот день с тобой; пока душа полна
Любовью, нежностью, тревогой за тебя —
Я не одна.
И в этот день из тьмы, со дна
Мысль первая и первое желанье —
Тебе цвести в красе и ликованье.
Вторая мысль — о вас, любимые мои,
Простите мне отравленные дни.
Вам я желаю силы и терпенья
И гордого и мудрого смиренья…
А для себя — свободы и покоя.
Идти бескрайнею дорогой полевою
Под небом синим, солнцем золотым,
В ночной туман, передрассветный дым…
Быть снова дочерью страны родной своей,
В труде и радости быть вместе с ней.
И, может быть, хотя в конце пути
Тебя, мой бедный, дальний друг, найти.

Тюремный длинный день. Лежу на койке жесткой.
Взгляд заколочен стенами в тиски.
Курю. И сквозь дымок от папироски
Перебираю памяти листки.

Я вспоминаю ночь, когда
Шуршала гравием тяжелая вода,
В безлунной высоте роились звезды,
Акации пресыщенные гроздья
Точили волнами тяжелый аромат.

Я на берег морской, покинув сад,
Сошла сквозь стрекот обезумевших цикад.
И помню я влюбленный взгляд,
И дрожь сухих горячих рук,
И сердца стук.

И больше ничего. Лежу на койке жесткой.
Взгляд заколочен стенами в тиски.
Курю, и сквозь дымок от папироски
Перебираю памяти листки.

Не может быть, чтоб в этот час
Шумел зеленый лес и шелестело поле,
Чтоб на Волге в радостном приволье
Переливался голубой атлас…

Не может быть, чтобы девичьих глаз
Доверчивы и ясны были взгляды,
Чтобы пестрели красками наряды,
И сердце не давила мгла…

Не может быть. Решетка на окне,
Да дверь с глазком — вот где границы мира.
Сердца людей беспомощны и сиры,
И воли нет. Мне легче в этом смутном сне.

Но как мучительно, как страшно пробужденье,
Когда, как светлое виденье,
Мелькнет улыбка детских уст.
Вновь яблони цветут, благоухает ветер,
Росой омыт сирени куст,
Всё радостно, всё трепетно на свете.

Нет, жизнь не кончена. То я одна
Во тьму зловонную погружена,
Я задыхаюсь, не могу вздохнуть…
О Боже, как тяжел мой путь!

Ели, мох да столбы верстовые
Сквозь решетку вижу из окна
Да порой березки молодые
В завитках зеленого руна.