Гор Видал - Император Юлиан

- Пока я жив, Август, хотя бы на один верный меч ты можешь рассчитывать.

В полдень мы подъехали к двум колоннам. День выдался ясный; несмотря на прохладную погоду, солнце пригревало, и под доспехами наша одежда промокла от пота. Было решено сделать привал.

Мы с Констанцием сошли с коней; он поманил меня за собой, и мы, спотыкаясь на стерне, побрели через промерзшее поле. Кроме наших солдат, кругом не было ни души. В любой сельской местности крестьяне, завидев вооруженных людей, спешат скрыться: солдаты, будь то свои или чужие, для них всегда враги. Когда только это изменится?

Вслед за Констанцием я подошел к заброшенному небольшому храму Гермеса на краю поля (добрая примета - Гермес всегда мне покровительствовал). За нашими спинами солдаты поили лошадей, поправляли доспехи, болтали и переругивались, радуясь хорошей погоде. Едва Констанций вошел в храм, я сорвал увядший цветок и шагнул следом. В нос ударил запах испражнений; Констанций, стоя посреди храма, мочился на пол. Занятно, но даже в этот момент ему удалось сохранить величественный вид.

- Жаль, что эти старые храмы в таком запустении, - вырвалось у меня в нарушение всех правил этикета.

- Жаль? Их давно пора снести. - Констанций опустил тунику. - Видеть их не могу.

- Да, конечно, - пробормотал я.

- Здесь я тебя покидаю, - произнес Констанций. Мы стояли лицом к лицу, и я, как ни старался пригнуться, все-таки был вынужден смотреть на него сверху вниз. Констанций, желая казаться выше, инстинктивно попятился.

- Ты получишь все, что потребуется, только дай знать. На преторианского префекта можно положиться. Он правит нашим именем. Легионы во Вьене стоят в полной боевой готовности, ожидая начала весенней кампании. Готовься и ты. - Он вручил мне толстый свиток. - Это инструкции. Прочти на досуге. - Он помолчал и вдруг что-то вспомнил: - Кстати, - сказал он, - императрица сделала тебе подарок. Его везут в обозе. По-моему, это целая библиотека.

Я рассыпался в благодарностях, но Констанций думал о другом. Он пошел к выходу, но вдруг остановился и обернулся, желая что-то сказать. Я залился краской. Мне хотелось взять его за руку и заверить в том, что ему не следует меня бояться, но я не решился. Ни он, ни я не могли взглянуть друг другу в глаза.

- А если ты достигнешь этого, - проговорил он срывающимся голосом и неловким жестом указал на диадему, имея в виду власть над миром, - помни… - Внезапно его голос оборвался, будто его схватили за горло. Он не мог говорить, не находил слов. Я тоже.

Позднее я часто гадал: что было у него на уме? О чем мне следует помнить? О том, что жизнь коротка? О том, что власть горька? Нет, для него это было слишком глубокомысленно. Вряд ли он хотел одарить меня каким-нибудь прозрением. И все же, когда я мысленно возвращаюсь к этому разрушенному храму (а происходит это довольно часто, он мне даже снится), мне кажется, он хотел сказать мне всего лишь: "Не забывай меня". Если ты имел в виду это, брат, можешь быть спокоен. Я помню все: хорошее и плохое.

Не успел Констанций выйти, как я тотчас возложил увядший цветок на оскверненный пол и прошептал короткую молитву Гермесу, а затем последовал за императором через поле к дороге.

Сев на коней, мы попрощались согласно церемониалу, и Констанций повернул обратно в Милан; холодный ветер развевал над его головой знамя с изображением дракона. Это была наша последняя встреча.

Во время приема, устроенного мною в туринском городском суде для местных чиновников, ко мне прибыл гонец от Флоренция, преторианского префекта Галлии. Префект счел необходимым известить цезаря о происшедшем несколько недель назад падении Кельна, после которого германцы заняли всю прирейнскую область. Он сообщал также о том, что германский король Кнодомар поклялся через год не оставить в Галлии ни одного римлянина. Констанций не потрудился сообщить мне эта дурные вести.

Прием шел своим чередом, а мы с Оривасием удалились в кабинет туринского префекта, чтобы тщательно изучить полученное донесение. По неизвестной причине единственным украшением этого кабинета был бюст императора Вителлин, жирного борова, что царствовал несколько месяцев после смерти Нерона. Почему именно Вителлия? Может быть, хозяин кабинета - его потомок? Или ему нравится смотреть на эту жирную шею и отвислые щеки величайшего обжоры своей эпохи? Вот о каких пустяках думаешь в моменты душевного смятения, а я был просто в панике.