Гор Видал - Император Юлиан

- Мы все, все очень рады, что Август счел возможным возвысить тебя и прислать к нам в знак своей благосклонности к Галлии. - Флоренций был невысок, лицо смуглое, с резкими чертами. Особенно мне запомнились его жилистые, волосатые, как у обезьяны, руки.

- Август будет рад узнать, что ты одобряешь его решение, - сухо проговорил я и, пройдя мимо него, уселся в единственное кресло в зале, стоявшее на небольшом возвышении. Мой поступок произвел впечатление: офицеры переглянулись. Флоренций, однако, сохранял невозмутимый вид, хотя я демонстративно сел в его кресло. - Представь своих офицеров, префект, - продолжал я настолько сдержанно, насколько позволял мне мой темперамент. Флоренций повиновался. Первым он представил мне Марцелла, начальника штаба галльской армии. Тот небрежно отдал мне честь. Следующим был Невитта, голубоглазый силач-франк с мощным, как труба, голосом, отличный командир. Сейчас он сопровождает меня в походе, но тогда во Вьене он выказал мне такое презрение, что я понял: если сейчас же не дам достойного отпора, мне следует отбросить все помыслы о власти. Либо я цезарь, либо ничто. Повернувшись к Флоренцию, я, тщательно подбирая слова, заговорил: - Префект, мы не настолько удалились от столицы, чтобы цезарю не оказывали надлежащих почестей. Хотя наши войска отброшены от Рейна, здесь не полевой лагерь, а столица провинции. Впредь получше наставляй офицеров в верности воинскому долгу, а сейчас покажи им личным примером, как должно себя вести в присутствии царственной особы.

Сам Констанций не сделал бы лучше, и, честно говоря, мой высокомерный тон соответствовал моему душевному состоянию. Я не сомневался, что приехал в Галлию на верную гибель, и был намерен умереть как можно достойнее, не посрамив высокого титула.

Флоренция мои слова удивили. Офицеров они испугали, а Оривасия просто поразили… Удивительно, какое наслаждение испытываешь в те редкие минуты, когда удается каким-нибудь поступком поразить старого друга.

В замешательстве Флоренций промедлил с исполнением моего приказа. Тогда, стараясь как можно точнее подражать Констанцию, я поднял правую руку и, указывая пальцем на пол перед собой, грозно изрек:

- На нас пурпур.

Гремя доспехами, военные пали предо мною на колени. Флоренций, с перекошенным от злобы лицом, последовал их примеру и поцеловал край пурпурной хламиды. Так началась наша с ним вражда, которой было суждено продлиться целых пять лет.

Констанций вовсе не был намерен фактически передавать мне власть над Галлией. Мне предназначалась чисто церемониальная роль: хотя государь не может прислать для защиты Галлии войско, он, по крайней мере, прислал своего кровного родственника с тем, чтобы перепуганное население провинции, сплотившись вокруг него, могло дать захватчикам отпор. Вся реальная власть принадлежала Флоренцию. Он командовал армией из Вьена, а его гонцы осуществляли связь между разбросанными по Галлии легионами. В то время большинство из них отсиживалось в крепостях: германцы держали в осаде все сколько-нибудь значительные города и укрепления от Рейна до Северного моря.

Не далее как в прошлом году я разбирал секретные архивы Констанция (занятие, должен заметить, увлекательное, хотя и не всегда приятное, особенно когда читаешь, что о тебе говорят за глаза) и наткнулся на инструкции, данные им Флоренцию. Когда я с ними ознакомился, мое отношение к префекту изменилось в лучшую сторону. Оказывается, он всего лишь исполнял указания императора. Констанций писал ему (я цитирую по памяти, так как документы остались в Константинополе), что его "возлюбленный брат цезаря Юлиан" - новичок в военном деле и не имеет никакого административного опыта. Посему Флоренцию надлежит неустанно поучать и наставлять новоиспеченного правителя, оберегая от злонамеренных советчиков и неверных решений. Другими словами, меня следовало обучить азам науки управления. По той же причине мне не дозволялось командовать войсками; кроме того, император предписывал преторианскому префекту следить, не проявляю ли я "амбиций", - чисто римское слово, эквивалента которому нет ни в одном языке. Означает оно честолюбивые устремления, могущие повредить престолу.

В первый год моего пребывания в Галлии я действительно многому научился - не только военному делу, но также искусству молчать и терпеливо ждать своего часа. В этом я вполне мог бы потягаться с самим Одиссеем. На военный совет меня не допускали, но время от времени мне докладывали в общих чертах стратегическую обстановку. Она была неутешительной. Хотя галльская армия была достаточно велика, Флоренций и не думал проверить ее в бою. Мы бездействовали. К счастью, Кнодомар следовал нашему примеру. Он так и не предпринял обещанного наступления и тем самым показал, что ему вполне достаточно прирейнских земель и крупнейших галльских городов. Я жаждал схватиться с ним в бою, но под моим началом не было ни единого солдата, не считая моей, с позволения сказать, доблестной охраны, прибывшей со мной из Италии. Кроме того, я крайне нуждался в деньгах. Обещанное жалованье должно было поступать ежеквартально, но комит государственного казначейства вечно запаздывал с выплатой. Поэтому первый год в Галлии я жил почти исключительно в долг - а в долг дают не так-то легко, когда ходят слухи, что ты в немилости и тебя в любой момент могут отозвать. Я был также раздражен, узнав, что моя вилла оказалась вовсе не дворцом цезаря, а просто домом для гостей, где обычно останавливались прибывшие с официальным визитом должностные лица. Сам дворец стоял на берегу Роны; там жили в роскоши Флоренций и его многочисленный двор. Флоренций жил, как цезарь, а я - как бедный родственник, но многое искупало общество Оривасия, а в марте из Афин приехал Приск.