Геомар Куликов - Повесть о Демидке и медной копейке

— Нешто я… — забормотал.

Прыщавому, видать, и самому поговорить охота. Пригрозил беззлобно:

— Гляди! Не то живо куда следует угодишь!

Перекрестился Егор.

— Спаси господь! — И осторожно: — Чем провинился-то?

Покашлял прыщавый для солидности. Помедлив, ответил:

— Фальшивомонетным делом промышлял…

— Да неужто?! — всполошился Егор. — Кто б подумать мог?! Впрочем, давненько, — покосился на Демидку, — у нас в рядах поговаривали: не по доходам живёт. Продаст на копейку, купит на рубль. Всё думали, с чего бы — ан дело какое…

— Афанасий, по прозвищу Лошадь, уследил… Мальцу вот этому, — на Демидку кивнул, — Спиридоном сказался, другом-приятелем сделался. Ну, малец-то на след и навёл…

— Когда Фролку словили?

— В самый раз сейчас и берут…

Кинулся Демидка из лавки. Не зря, однако, государевы слуги хлеб ели. На лету поймал его за воротник прыщавый:

— Погодь!

Затрещала рубаха. Да здорова была, недавно справил Фролка своему ученику обнову. Выдержала. Бьётся Демидка, не вырвется. Рука у прыщавого цепкая, кинул, словно паршивого щенка, обратно в лавку.

— Не балуй, худо будет! — И Егору: — Чует кошка, чьё мясо съела. Сбежать хочет. А ловок Афонька-то! У мальца про его тятьку проведал да потом байки принялся рассказывать. Что ни день — поклон-привет. А тятьки-то его давным-давно нету…

— Как же это? — удивился Егор.

— Очень просто. Поймали его на Пожаре, медью торговать вздумал. Дознаваться стали — небылицы плетёт. Да Ефимку-горбатого, что допрос вёл, зашиб малость. Ефимка обиды спускать не любит. Осерчал. Ну, до смерти ненароком и замучил. На другой день, как поймали, и случилось… — Прыщавый жёлтые зубы оскалил, затрясся. Да и осекся разом. Заорал истошно: — Держи его! Лови!

А Демидка промеж людей ровно мышь — шмыг-шмыг…

Суматоха поднялась в кузнецких рядах. Закричали кругом: «Лови! Держи!» Немало народу, у кого на то причины были, бежать ударилось. Не поймёшь ведь сгоряча, тебя аль кого другого ловить принимаются.

Летит Демидка, в ушах ветер свистит. Земля сама под ноги бросается. Одна мысль в голове испуганной птицей бьётся:

«Успеть бы… Опередить государева слугу Спиридона-Афоньку, чтоб ему, гадюке, пропасть совсем…»

Висит звон-перезвон над кузнецкой слободой с раннего утра до сумерек. Выделывают мастера разную разность. В одной кузне дюжие ребята молотами выбивают жиковины — железные дверные полосы. В другой куют топоры да долота. В третьей — подковы конские. Да разве перечесть всё, что изготовляют искусные московские кузнецы для люда большого и малого.

У иного кузнеца-мастера — душа нараспашку, дверь кузни настежь. Заходи, любуйся работой, удалой да ловкой. А иной стороннего человека на порог не пустит, чтоб не разгадал тайну ремесла.

Знают в кузнецкой слободе за Фролкой нелюбовь к чужому глазу. Да в том большого дива нет. Изделия его добро от лихого человека берегут и сами собой представляют секретный механизм.

Что Фролкины замки хороши — по всему видно. Дом его против соседних кузнецов богаче. А жена Фролкина, Матрёна, в таких нарядах щеголяет — глаз не оторвать.

Поговаривали иные соседи: де, мол, как медные деньги заместо серебряных царская казна стала чеканить, шибко большой доход Фролкины замки начали приносить. Так ведь известно: завистливы люди, и на каждый роток не накинешь платок.

А Фролка в тот самый день, когда Демидкин новый друг-приятель ему больно ухо вертанул и в великом страхе и недоумении оставил, и впрямь был занят делом необычным для замочного мастера.

Вытянул Фролка медную проволоку. Порубил на кусочки. Молотком кусочки расплющил. А потом каждое такое семечко медное между двумя калёными железками — стук! Весело идёт работа. Будто кот сытый да довольный мурлычет себе под нос Фролка.

На тех медных плющеных семечках одна сторона — царь-государь конный змея копьём колет, другая — буковки мелкие…

Одним словом, фальшивомонетным делом был занят Фролка-кузнец. И копейки его на государевы похожи были как две капли воды. Потому что железки калёные, или, как их называли тогда, чеканы, были крадены с государева монетного двора.

Случилось то года два назад. Жил Фролка в ту пору — надо бы хуже, да некуда. С кваса на воду перебивался. По трудному времени замки — не ходкий товар. А как своей лавочки нет — вовсе беда, не продашь.

Ребята голодные в голос ревут. Матрёна — худющая да злая — всё пилит:

— Другие, которые поумней, семьи обувают, одевают да кормят получше прежнего. И не кузнецы. В лес подаются. А ты себе в кузне стучал бы да стучал, кто знает чего?