Валерио Манфреди - Тиран

— Она сама к тебе придет.

— Когда? — спросил Лептин, вскакивая на ноги, он был заметно взволнован.

— Сегодня ночью, во вторую смену часовых. Снаружи дверь будут караулить два верных мне человека, и ты можешь быть спокоен… Помни: я тоже его люблю. В этом отношении ничего не переменилось. Я… до сих пор готов отдать за него жизнь, если потребуется. Прощай, подумай о том, что я тебе сказал.

Послышался легкий шелест шагов, приглушенные голоса, потом звук отодвигаемого засова, и дверь отворилась.

На пороге показалась женская фигура, голову и лицо ее скрывала ткань.

Лептин снял со стены лампу и поднес к ее лицу.

— Аристомаха… — пробормотал он, как будто не веря собственным глазам. — Это ты.

Женщина откинула вуаль: бледное лицо, большие черные глаза, идеальной формы нос.

— Зачем ты пришла? Это опасно, это…

— Меня мучила мысль о том, что ты сидишь тут один, взаперти, словно вор. Ты, столько раз рисковавший жизнью, получивший столько ран, всегда находившийся рядом с ним…

— Он мой брат, он мой верховный главнокомандующий.

— Он не стоит тебя. Он превратился в нелюдя, стал бесчувственным. Единственное, что заботит его, — это сохранение власти.

Лептин отвернулся к стене, словно желая отгородиться от этих слов.

— Однажды ты сказал, что любишь меня, — пробормотала Аристомаха.

— Мы были детьми… совсем детьми.

— Я говорила правду, и ты тоже. Я никогда этого не забывала, и ты не забыл.

— Ты жена моего брата.

— Поэтому ты презираешь меня?

— Нет, ты ошибаешься. Я глубоко уважаю тебя… я едва ли не преклоняюсь перед тобой, как перед божеством, как…

— …перед несчастным человеком. Я согласилась на бессмысленный брак, потому что мне навязала его моя семья, все из тех же соображений близости к власти. Ни одна женщина из свободного сословия, пусть даже самая жалкая, не должна терпеть подобного унижения. Но я всегда чувствовала на себе твой взгляд. Всякий раз, как ты находился рядом, и издалека тоже… взгляд хорошего человека, храброго мужчины, который любит меня и уважает.

— Это было невозможно, Аристомаха. Жизнь распорядилась иначе, и мы должны это принять, смириться с этим.

— Но я люблю тебя, Лептин, всегда любила — с того момента, как впервые увидела: со взъерошенными волосами и ободранными коленками, во время драки с мальчишками из Ортигии. С тех пор ты мой герой… Я мечтала, что ты станешь моим будущим, Лептин. От тебя я хотела родить сына, похожего на тебя, с таким же светом в глазах…

— Прошу тебя, — перебил ее Лептин. — Ничего больше не говори. Ты ведь знаешь: теперь это невозможно.

Аристомаха на несколько мгновений умолкла; казалось, она не находит нужных слов, или ей не хватает храбрости, чтобы продолжить разговор.

— В чем дело? — спросил ее Лептин.

— Есть выход… Знаю, это кажется безумием… Филист ничего не сказал тебе?

Лептин посмотрел на нее в недоумении, испытующе.

— Он начал что-то излагать мне, но я не дал ему закончить, однако у меня создается впечатление, что ты до конца выслушала его. О чем идет речь?

— Многие в городе относятся положительно к мысли о том, что власть перейдет к тебе. А для меня это единственная надежда… ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Отлично понимаю, — ответил Лептин. — Но увы, я не одобряю твоих мыслей, хотя и люблю тебя. Поверь мне, это безумие. Все окончится кровопролитием, катастрофой. Я не гожусь для таких вещей. И я никогда не стану участвовать в заговоре против своего брата. Знаешь почему? Потому что заговор всегда оканчивается физическим устранением противника. Ты можешь себе представить, что я убью своего брата?

— Неправда. Ты сохранишь ему жизнь и снова сделаешь из него человека.

— Нет. Мятежом трудно управлять, мы столько раз наблюдали это. Одна только мысль о предательстве мне отвратительна. В одном ты можешь быть уверена: в моей любви, в моей преданности, в моем уважении. Я отдал бы что угодно, чтобы ты была со мной, но только не это: так я поступить не могу. А теперь иди. Пока никто не застал тебя здесь.

Он осторожно взял ее под руку, словно собираясь проводить, но она обернулась к нему и с плачем бросилась ему на шею.

В то же самое мгновение послышался звук отодвигаемого засова, и в дверном проеме нарисовался силуэт человека в доспехах: Дионисий!

— Она ничего не сделала, — поспешно проговорил Лептин. — Не причиняй ей зла.

Дионисий посмотрел на него рассерженно, но не промолвил ни слова. Свет лампы делил его лицо на две части, четче прорисовывая его черты, выделяя морщины на лбу. Он сделал знак одному из стражей, тот взял Аристомаху под руку и увел ее прочь. Еще один жест — и дверь затворилась.