Михаил Шишкин - Взятие Измаила

Я достал было свой блокнот, но на меня замахали руками, мол, с дороги нужно отдохнуть, поесть. Они все говорили со мной, откусывая за ненужностью окончания, а друг с другом объяснялись просто какими-то междометиями.

Сели за стол.

Появилась сковорода с картошкой и бутылка водки. Старуха ловко сковырнула козырек, налила всем по полному стакану и, буркнув что-то, выпила до дна мелкими жадными глотками.

Серега опрокинул залпом свой.

Я стал было объяснять, что приехал вовсе не за этим, что я на работе, что я хотел бы сначала записать его рассказ о спасении немецкой девочки из проруби, задать еще ряд вопросов, но они так посмотрели на меня, что я взял свой стакан и выпил.

Стали черпать картошку с луком и салом ложками прямо из сковородки.

Старуха облизала горлышко пустой бутылки и достала вторую.

Я хотел было наотрез отказаться, сослаться на почки или еще на что-нибудь.

И вдруг, неожиданно для самого себя, подставил ей стакан:

— Наливай!

Произошло чудо. Впервые старуха не осклабилась, а улыбнулась мне по-человечески:

— Пей, сынок!

Мы выпили по второй.

Что-то изменилось в мире. Серега оказался симпатичным застенчивым парнем, его мать — милой разговорчивой женщиной. Она расспрашивала меня о жене, сыне. Жаловалась, что пора Серегу женить, да не на ком. Сокрушалась:

— Все теперь такие пошли бляди!

В окно заглянуло солнце, заиграло в стаканных гранях. В избе сделалось уютно, просторно, по-домашнему.

Набив живот картошкой, я устроился у печки и слушал, что летом здесь просто рай, можно купаться на запруде, ходить в лес по грибы, собирать на болоте ягоды, там их полно. Они стали уговаривать меня, чтобы я приехал сюда летом — с женой и ребенком.

Помню, что, действительно, ни с того ни с сего захотелось бросить все к чертям собачьим, взять Свету, Олежку и мотануть сюда на все лето — ходить купаться на запруду, собирать в лесу грибы, уйти куда-нибудь подальше от людей на болото, где полно ягод.

Старуха сказала, что нас ждут у ее сестры, и мы выпили еще бутылку на посошок.

Дальше все вспоминается какими-то всплесками.

Снова жарко натопленная комната. Какое-то варево в кастрюле, снова хлебаем без тарелок.

Какие-то симпатичные добрые люди, которые рады мне, хлопают по спине, чокаются.

Вспоминаю, что пошел во двор и в темноте споткнулся в холодных темных сенях о полусъеденную свинью.

Чей-то черный заскорузлый палец тыкал в желтую фотографию и объяснял, что у деда на войне снесло осколком кусок черепа, но не затронуло мозга — и он так жил, с тонкой кожицей на затылке. Мне запомнилось, что кожица была — как пленочка на яйце.

Еще какая-то полуистлевшая фотография служила в зоне охранником — зеки, улучив момент, сунули ей нож в ребра.

Какие-то младенцы оказывались уже замужем во Владивостоке.

А вот старуха в платке, утирая кончиками слезы, рассказывает мне, что у Сереги еще есть старший брат, но он сидит в тюрьме, потому что на своей свадьбе поссорился с отцом, подрался и прибил его молотком.

Потом оказывается, что этой женщине, сестре Серегиной матери, показавшейся мне старухой, нет и тридцати пяти.

Помню, пошли еще куда-то в гости, и еще. Везде меня хлопали по плечу, чокались. Везде тыкали в фотографии, везде кого-то рожали, женили, убивали.

Еще вспышка, последняя в тот день: мать Сереги сидит на полу у печки и ревет, размазывая по лицу слезы.

Я:

— Что с вами? Что случилось?

Она машет рукой:

— Да это я так, по пьяни!

Потом провал.

И пробуждение, от которого и сейчас, через столько лет, бросает в дрожь.

— На, сынок, выпей, — говорит мать Сереги, увидев, что я открыл глаза, и протягивая мне полный стакан водки.

Зажав пальцами нос, я выпил. Действительно, стало легче.

Снова вспышки.

Вот магазин. Серега покупает водку. На прилавках только водка и консервные банки с морской капустой.

Вот почему-то кладбище. Пьем на чьей-то могиле. Может, его отца? Церковь без головы. Серега рассказывает, что когда-то церковь хотели взорвать и разобрать на кирпичи — несколько раз подрывали, но у нее только купол провалился, а стенам хоть бы что. Так и стоит с тех пор.

Я хотел пойти посмотреть, что там внутри, но Серега махнул рукой:

— Туда не войдешь! Все засрали.

Я спросил:

— Так что там все же было, с девчонкой-то?

Наконец я услышал рассказ о совершенном Серегой подвиге.

Он стоял зимой в карауле, на задах военного городка. Под откосом внизу проходил канал. Вода замерзла, и по льду бегали ребятишки. Вдруг кто-то из них провалился в полынью. Визжит, барахтается, хватается за лед, а выбраться не может. Остальные испуганно замерли вокруг, потом побежали на берег, к домам.