Последний князь удела

-Юдуже соние тебя сморило?-

Пришлось напрячь память, вспоминая, где я ночевал перед битвой:

- Да здесь же, за стенами обители и легли мы спать в лагере воинском-

-От где знать знамение-то бысти - задумался старец, осенил меня крестом и удалился.

Поутру мы посетили молебен в Троицком соборе, по совету Ждана я пожертвовал на поминовения родителя пятьдесят рублей денег и, провожаемые благими напутствиями святых отцов, мы присоединились к давно изготовленному в путь углицкому обозу.

Глава 18

Путешествие в сопровождении пары десятков повозок оказалось серьёзным испытанием для нервной системы, с возами постоянно что-то приключалось, они то увязали в рытвинах, то ломались, отряду приходилось делать остановки почти каждые полчаса. От Троице-Сергиева монастыря до Переяславля мы добирались два дня. В город Бакшеев решил наш гужевой караван не заводить, причину он обрисовал чётко:

- Бо в стане-то за добром углядим, а во граде як начнём на гостином дворе тюки да торбы с возов носить, тако и растущут всё тати-

Ночевать остановились на берегу Плещеева озера, за рекой Трубеж, в паре вёрст от Переяславля-Залесского и невдалеке от небольшого села. Лагерь был развёрнут споро, и, стрельцы, раздевшись до исподнего, полезли в воду ловить бреднями рыбу.

Увидев это дело, я взмолился Афанасию:

-Надоела мне уже постная пища, сегодня ж суббота, давай хоть чего мясного раздобудем-

- Рыбица тут отменная, селётка, царь к столу не брезгует, ох и сладка она - рязанец мои кулинарные пожелания игнорировал.

-Селёдка ж рыба морская - меня не покидала надежда переубедить Бакшеева.

-То немецкая в море-окияне водится, наша - же переяславска - в озере-

Смирившись с очередным диетическим ужином, побрёл к берегу посмотреть на улов стрелецкой охраны. Добыча их действительно была похожа на некрупную сельдь, ранее такого вида рыб мне видеть не приходилось. Но спокойно повечерять нам была не судьба, к лагерю приближалась куча разгневанных мужиков из ближнего сельского поселения. Насколько было понятно, возмущались местные жители фактом рыбалки в их озере, а особый гнев вызывало использование в этом деле похищенных у них же сетей.

- Неводов наши люди не схищали - отмёл обвинения Афанасий - на чуток порыбалить взяли, апосля развесили б их на прежнем месте-

Рыбу добывать тут мимо нас государями московскими заповедано - пробасил один из мужиков - исстари то право за нашей слободой, мы за то к царёву дворцу рыбицей кланяемся -

-Нешто вы для молодшего брата государя нашего мельчайших водных тварей пожалели? - начал заводится старый воин - за пустое дело людишек князя рода Рюрикова бранно облаиваете?-

Не желаю усугублять конфликт я дал распоряжение Ждану заплатить местным рыбакам немного денег, как плату за нарушение их монополии. Дядька моего решения не одобрил, но пару копеек заводиле крикунов кинул. Тот тут же приумолк, запихнул деньги за щеку, и, поклонившись, пошел прочь, уводя с собой свою ватажку.

Бакшеев тоже не преминул высказать свое мнение по поводу моего подарка:

-Совсем чорный люд совесть потерял, им дай перст - всю руку съедят, неча мужикам слабину давать-

Выразили своё удивление этим странным княжеским поступком и высокородные пленники, хотя их варианты решения проблемы несколько отличались.

Как перевёл младший татарчонок, его брат Байкильде считал, что заявление о праве исключительного пользования озером противоречит божеским законам, ибо всё что создано Аллахом, а не рукой человеческой, должно быть в общей собственности всех единоплеменников. Так что за попрание небесных правил он предлагал догнать местный люд и дать ему плетей.

Молодой черкес же был возмущен поведением простолюдинов, повысивших голос на знатного. Он всерьёз настаивал для сбережения княжеской чести поднять отряд на коней и посечь саблями крестьян, не знавших положенного им места.

Такой радикализм ошарашил всех, но прокомментировал только Афанасий:

-Вот от таких-то порядков и бежит чорный люд с Черкесии куды очи глядят, хучь к казакам, хучь к крымским ханам-

До этого момента Гушчепсе вообще, кажется, за весь поход не произнёс ни слова, демонстративно не интересуясь ничем вокруг. Мне подумалось, что его поведение напоминает американских индейцев из ГДР-овских фильмов прошложизненной юности. В отличии от молодого уорка, его крымский кунак Байкильде во все прошлые дни старался рассмотреть каждую деталь местной жизни и высказать по любому поводу своё мнение, как правило негативное. А поскольку для ограниченного круга лиц понимающих татарский ему изрекать было неинтересно, он заставлял громко переводить Габсамита. Изрядная часть конвоя, таким образом, принудительно знакомилась с крымской народной мудростью, выраженной в высказываниях и поговорках, самой лестной из которых было: