Дмитрий Дюков - Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью»

Тихим тёплым июньским вечером немолодой мужчина, довольно хорошо одетый, шёл по набережной небольшого провинциального среднерусского городка. Он возвращался в гостиницу с делового обеда, плавно переросшего в весёлый ужин, на котором отмечалась удачная коммерческая сделка с местным владельцем чудом сохранившегося завода. Идти было недалеко, от шумных провожатых заезжий коммерсант с шутками отделался и по-своему наслаждался жизнью, прогуливаясь вдоль величественной реки. Поэтому две перегородившие ему путь тени воспринял с большим чувством негодования, усилившимся, когда он услышал произнесённую хриплым голосом просьбу о материальном вспомоществовании.

— Вы чё, козлы, охамели?! — с таким возгласом загулявший мужчина попытался перейти к физическому воспитанию местных хануриков, благо на здоровье и физическую форму пока не жаловался, но тут же почувствовал сильнейший толчок в спину.

— Вот хрень! — с этой мыслью земля вокруг него закрутилась, и, падая лицом на землю, удара об неё человек, бывший еще недавно живым, не почувствовал, нырнув в темноту, как в глубокую воду.

К несчастью для нашего героя, Скопина Валерия Николаевича, перейти к небытию для него оказалось непросто. Неизвестно, что привело к такому итогу — заслуги ли его в прошлой жизни, грехи, или просто так совпали звёзды на вселенском просторе, но через краткий миг темноты он вынырнул на свет. Однако происходящее Валерия Николаевича полностью дезориентировало.

Он, вполне состоявшийся, обеспеченный человек, стоял в ранних сумерках на каких-то задворках, причём ему было очень холодно и плохо. Повернув потяжелевшую голову, господин Скопин осознал полную нереальность происходящего. Он стоял разутый, полураздетый чёрт знает где, причём стоял явно на снегу. Напротив него какой-то клоун в подобии матросского костюмчика что-то нудно зачитывал по бумажке, чему лениво вникала еще пара колоритно одетых персонажей.

Внезапно пришла спасительная мысль: розыгрыш. Это розыгрыш его армейского друга и делового партнёра Володьки Шумова. Только этому члену совета директоров и одновременно акционеру крупного металлургического холдинга было по карману оплатить инсценировку подобного масштаба. Правда, зачем он это сделал, было совершенно непонятно, но версия о розыгрыше была явно приятней другой родившейся в сознании версии — о белой горячке.

— Где Вовка, черти? — попыталась произнести жертва предполагаемого розыгрыша, однако вместо слов сорвался хриплый шёпот, язык плохо слушался, а попытка сменить позу привела к подгибанию коленей.

— Спёкся, контра, — радостно воскликнул странный чтец. — Давай, выводи его в расход, ребяты.

Грохот в ушах совпал с резкими ударами в тело, острая боль, разрывающая на части сознание Валеры, вырвала из его чувств все надежды на то, что происходящее окажется шуткой. А дальше для Валерия Скопина, в крещении раба божьего Димитрия, начался вполне прозаический ад.

«Что же, что же это со мной?» — мысль пропадала и возникала снова во время бросков из темноты на свет. На свет я всегда выныривал быстро, а вот в темноту уходил по-разному, иногда с радостной легкостью, иногда со страшными муками, заставлявшими трепетать все клетки тела.

Во время первой затянувшейся задержки на светлой стороне бытия я ещё пытался судорожно понять происходящее, размышляя об этом всё время, пока меня носило по свинцово-серому морю. Моё тело, упакованное в спасательный жилет, дало возможность системно мыслить практически вечность, возможно даже, целый час. За это время я вполне понял, что либо сошёл с ума, либо тело мне принадлежит явно недавно. Этот вывод позволяла сделать память, услужливо подсказывая, что родился я светлокожим европейцем, а не темнокожим негром преклонных лет.

Вторая моя длительная остановка на белом свете была относительно условной, поскольку я был то ли похоронен, то ли засыпан в узком тупиковом лазе. Всё время очередной остановки на этом свете я потратил на судорожные усилия вспомнить хоть одну каноническую молитву. Почему-то казалось, что это должно помочь, однако более пары строк из покорёженного сознания вытащить не удалось.

Когда, не заметив перехода, я из подземной западни оказался внутри обычного деревенского сруба, причём один и не привязанный, мне показалось, что Бог услышал мои молитвы и страдания подошли к концу. Однако полное отсутствие окон и намертво припёртая дверь давили надежду и заселяли тревогу. Сквозь незаконопаченные брёвна сруба было ничего не видно, зато неплохо слышно. Сильный, хорошо поставленный мужской голос нараспев произносил какую-то длинную речь, язык был явно славянский, многие слова звучали по-русски, хотя и несколько архаично. После прекращения речи вокруг моей странной избы заскрипели шаги, и сквозь щели потянуло горячим дымом. Крушение надежд на скорое избавление было не менее мучительно, чем охватившее меня вскорости пламя.