Стефан Дичев - Путь к Софии

Климент шел по проходу между лежавшими вповалку на полу стонущими людьми к небольшой двери, ведущей в старое медресе [6] Медресе — мусульманское духовное училище (тур.). , где была комната врачей и операционная. Открыв дверь, он увидел, что доктор Грин опять его опередил. Привычка знаменитого английского медика являться в лазарет спозаранку раздражала Климента, вызывала у него чувство неловкости и заставляла вечно держаться настороже.

— Что нового, доктор? — спросил он почтительно, с подчеркнутой любезностью в голосе, когда они поздоровались.

Климент свободно изъяснялся по-французски — изучение этого языка было обязательным в Петербургской медико-хирургической академии, но часто вставлял и английские слова: языки давались ему легко, и он хотел извлечь как можно больше пользы из своей принудительной службы в лазарете.

Рэндолф Грин вытер руки и швырнул полотенце в корзину. Ему вряд ли было пятьдесят, но выглядел он много старше. Все в нем было какое то укороченное, сплюснутое: толстые щеки, широкий нос, лягушачий рот. Лицо он брил, лишь густая кудрявая борода обрамляла его могучие челюсти. Она совсем закрывала шею, еще больше укорачивая всю его фигуру.

— Новое — это старое, Будэнов, — сказал англичанин, и в его тоне Климент уловил пренебрежение и холодок, обычные у иностранцев в обращении с болгарами. — За ночь четверо, Будэнов. Когда я пришел, скончался и сержант... тот, Gangraena gasosa [7] Gangraena gasosa — газовая гангрена (лат.). , — напомнил он.

Климент кивнул, надел халат, сменил феску на полотняную шапочку, под которую с трудом убрал свои мягкие каштановые волосы, и велел принести кувшин теплой воды.

— А где доктор Ставрипуло? — спросил Климент, моя щеткой руки. — Я его не вижу.

Хотя Ставрипуло дежурил ночью, его должны были сменить только в полдень.

— Его отпустил Исмаил-бей.

— Отпустил?

— Тридцать девять и пять, Будэнов. Нет, это не рожа.

— Думаете, тиф?

Грин поджал свои тонкие губы, что-то дрогнуло у него в лице.

— Еще рано...

Грин не любил этого константинопольца — доктора Ставрипуло. Не любил он и Исмаил-бея и обоих армян. Он не любил врачей, которые знают только то (да и это сомнительно), чему их когда-то учили профессора. В последние годы хирургия делала гигантские шаги. Неважно, что ночью умерло четверо и что день не предвещает ничего доброго... Рэндолф Грин — ученик Листера, великого Листера, научившего мир тому, что карболка — враг миазмов и бацилл; он знаком с Пастером, переписывается с Бергманом и Шимельбушем, интересуется достижениями Пирогова и Склифосовского, которые, как он знает, сейчас где-то по ту сторону линии фронта... Он приехал сюда, в эту невыносимую для него страну, с единственной целью: проверить свои теории оперирования огнестрельных ран. Может ли он в таком случае сочувствовать врачам, подобным Ставрипуло? Да этот грек, если за ним не следить, способен начать операцию, даже не вымыв рук.

— Надо выждать, — добавил он бесстрастно. — Хорошо, что в нашем деле все ясно с первого мгновения.

Но Климент, которого внутренние болезни привлекали гораздо больше, чем хирургия, сказал:

— Если все же подтвердится Typhus exanthematicus [8] Typhus exanthematicus — сыпной тиф (лат.). наиболее вероятно, что доктор Ставрипуло заразился здесь.

— Почему именно здесь? Тиф гуляет по всему городу. При вашей грязи, вони, от которой некуда деться...

— Но если все же источник заразы здесь? — настаивал Климент, пропустив мимо ушей его оскорбительные замечания. — Помните тот случай? Вы сами изволили тогда обратить мое внимание на сыпь.

— Вы имеете в виду того, что умер от воспаления легких!

— Да. Помните, вы колебались, не было ли там одновременно и тифа. Его лечил Ставрипуло.

— Возможно. Но вши, Будэнов, вши! Вы не принимаете их в расчет.

Грин вспомнил о нечистоплотности грека, холодно усмехнулся и с беспричинной враждебностью сказал:

— Сообщите Исмаил-бею и делайте, что найдете нужным. Вы терапевт в душе, Будэнов! Я вам об этом уже говорил. Ну а мне предоставьте одному справляться со своими обязанностями мясника! Идите!

Грин улыбнулся и на этот раз, по обыкновению, холодно, но в глубоко посаженных глазах его вспыхнули ободрительные огоньки. Он ценил в людях всякое проявление энергии и предприимчивости, а «этот доктор Будэнов», к тому же болгарин, работал, не щадя сил, хотя раненые были мусульманами.

Климент кивнул, и на этом разговор прервался. Грин пошел к операционному столу, на который уже клали очередного раненого, а Климент взял трубку, вызвал двух санитаров себе в помощь и через ту же дверь вернулся в мечеть.