Стефан Дичев - Путь к Софии

— Так точно, я, ваше высокородие... С ногой что-то... с ногой. — Петухов стал всхлипывать. — А с вами что, благоволите сказать.

— У меня дурацкая история, братец! Вот тут... и тут.

Обняв одного из раненых, сестра Нина приподняла его и что-то сказала. «Такая с виду слабенькая, бледная, а какая у нее сила!» — подумал Климент.

— Помоги сестре... чего рот разинул! — крикнул он санитару, тоже засмотревшемуся на нее.

А Ксения, послав санитара Ваню за бинтами, принялась поправлять окровавленными, липкими руками косынку и тщетно старалась завязать ее потуже. В это время со двора послышались крики. В одно из окон вместе с ветром ворвались клубы черного дыма.

— Что это? Да мы тут заживо сгорим!..

— Пожар! Пожар!

Раненые — неперевязанные, с ампутированными конечностями — забеспокоились:

— Санитары! Ради бога, скорее! Горим!

— Замолчите! Горит сарай!

Кто кричал? Кто просил? Кто приказывал?

У двери снова толчея.

— Разве вы не понимаете — нет места! На дворе... на дворе кладите.

— А тот доктор, что на дворе, велит в дом нести...

— Вносите! — крикнул, не глядя, Климент. — Нина, посмотрите... подготовьте и их... Где сестра Кузьмина?

— Ее вызвал доктор Бубнов. Оперировать Бугаевского.

— Бугаевского? Кто он такой, этот Бугаевский, почему все там?..

— Человек, — сказала Нина.

Он бросил на нее быстрый взгляд, но она уже встречала носилки. Между ними протиснулся санитар Ваня.

— Вот, последние, — сказал он, подавая Ксении четыре пакета бинтов.

— Как последние? Мы привезли столько бинтов!

— Видно, потерялись в пути, Ксения Михайловна. Не знаю...

— Постойте! Молчите! Молчите же! — прикрикнула на него Ксения.

— Кто? Что?

— Ш-ш-ш! Слушайте!

— Что слушать? Как те ревут!

— Слушайте, слушайте, братцы!

Невольно прислушался и Климент. Звуки ружейной пальбы, гром орудийных выстрелов заглушали наводящий ужас вой, более сильный, чем когда-либо.

— Общая атака.

Все прильнули к окнам. Из них была видна середина вражеских цепей.

— Глядите... Сейчас все решится!.. Господи, спаси и помилуй нас!

— Почему молчат наши? Чего ждут? Почему не стреляют? Ведь всего каких-то пятьдесят шагов... Стреляйте! Стреляйте!

Воцарилось жуткое молчание. Климент оставил раненого, кинулся к окну. Ксения тоже. И раненый приподнялся на столе... Нина Тимохина с глухим стоном бросилась к носилкам — на них лежал Сергей Кареев. Вся дрожа, она что-то говорила ему сдавленным голосом и с лихорадочной поспешностью расстегивала тонкими пальчиками его пропитанную кровью шинель.

— Аллах!..

Этот крик заполнил собой все.

Никто не проронил ни звука. Все ждали, затаив дыхание. Ждали. Плотные неприятельские цепи волной накатывались все ближе и ближе к русским позициям. Тридцать шагов... Двадцать... Вот сейчас они обрушатся и все сметут, сотрут...

И вдруг — залп! Как подкошенная, свалилась первая вражеская цепь. Сотни, тысячи людей.

— Ур-раа-а!.. — Раздалось там и тут.

— Их гонят! Они бегут! Ура-а-а!

— Слава богу!.. Бейте, колите их... Еще, еще!

Что-то просвистело. Загрохотало. Во дворе. Воздушная волна отбросила их от окон. Климент упал возле Нины. Ксению отшвырнуло в противоположный угол комнаты. Новый взрыв, затем еще подальше... поближе... Что-то пробило стену, треснуло, оглушило их. Вопли, крики. Климент успел только увидеть, как одна стена словно распахнулась и крыша медленно поползла на них. Охваченный ужасом, он чувствовал, что надо искать выход... Где дверь? Но тут что-то ударило его, и он потерял сознание.

Он открыл глаза, но не видел ничего — кругом была темнота. Безумная мысль мелькнула у него в голове: «Я умер! Нет, не умер, раз я способен думать и слышу какие-то голоса... Нет, не прежний рев и не грохот орудий. Я слышу песню. Неподалеку определенно маршируют солдаты. Наши. Значит, мы удержались, дождались, — думал он и припоминал то жуткое ожидание перед решающим залпом. — А теперь, похоже, уже прибыл Гурко и, пока я лежал, они, может быть, уже гонят их к Софии!..»

Эта мысль словно бы пробудила его вторично. Он повернул голову. Вгляделся. Он лежит, видно, под каким-то навесом. На сене. Далеко друг от друга и от него слабо горят два фонаря. Кругом лежат раненые солдаты. Спят, стонут, молчат. Значит, и он ранен, раз он тут. Голова у него болела и кружилась. Он хотел было ощупать, перевязана ли она, но его правая рука упала, как подсеченная. Он ощупал ее левой. Перевязка. Шина. Это работа Григоревича — только он так по-глупому накладывает шины... Но у меня действительно сломана рука, и правая! Он хотел припомнить, как это случилось, но в памяти его только ясно вставала картина, как пополз и обрушился на них потолок; он вздрогнул. А как же остальные! Они живы? Где они? Ксения? Аркадий? Нина?.. Почему-то ему казалось, что он в последнюю секунду как будто видел там Кареева... Климент поднялся — все поплыло перед глазами — от раны над ухом. Только бы не внести инфекцию! «Как же я сам ее перевяжу», — думал он, с трудом двигаясь в полумраке, переступая через раненых, а те, хотя и не видели, кто это, просили его поглядеть их раны и позаботиться о них. «Сейчас, сейчас, братцы», — говорил он и продолжал искать своих.