Берды Кербабаев - Решающий шаг

— Аю, тебе говорю, слышишь?

Халназар отозвался невнятным мычанием. Садап снова принялась будить:

— Пора бы вставать! Приближается время молитвы.

Подремав еще немного, бай потянулся, зевнул. В нос Садап-бай пахнуло тяжелым запахом немытых зубов и съеденной вечером пищи.

Бай проснулся в игривом настроении. В такие минуты Садап-бай считала, что у нее ни в чем нет недостатка.

Совершив омовение, Халназар сходил в мечеть, вернувшись, надел халат, привезенный Эсен-Али, и на открытом воздухе сел пить чай с гостями.

На полосатой скатерти из верблюжьей шерсти лежала груда огромных круглых чуреков. Садап-бай поставила по одну сторону их медные чашки, наполненные топленым маслом и арбузным соком, по другую — чашку сметаны. Халназар макал в масло мягкий чурек и, не переставая жевать, говорил:

— Дядюшка Эсен-Али, в хорошее время ты приехал. Мы готовимся к тою.

— Говорят, старый пьяница всегда попадет к пиру, — пошутил Эсен-Али. — Пусть будет радостным той!

Эсен-Али не было надобности спрашивать, кого женят. Он хорошо знал положение в доме Халназара и то, что один из его сыновей овдовел. Садап-бай, сидевшая позади Халназара, заговорила, жуя губами яшмак:

— Эсен-Али-ага, мы хотим взять в невестки дочь Мереда. Ведь ты знаешь его?

— А-а, Мереда Макула, — подумав немного, сказал Эсен-Али. — Как не знать! Помню, однажды я продавал галбири (Галбири — сорт материи) его жене.

Это было довольно давно, когда Мама была еще молодой. Она так долго ис таким азартом торговалась, что Меред, все время слушавший молча, не выдержал и сказал: «Уж купи, если хочешь, чего торговаться из-за гроша!» Эсен-Али эти слова пришлись по душе, и он воскликнул: «Вот это — макул!» (Макул — рассудительный, благоразумный). С тех пор к Мереду и пристала кличка «макул».

Халназар пояснил:

— Сегодня мы думаем договориться о калыме и назначить день тоя.

— А дядюшка Эсен-Али словно знал, что попадет на свадьбу! — заметила Садап-бай. — Его мешок полон шелковых отрезов на подарки.

— Что ж, ты думаешь, среди предков алилийцев не было потомков пророка? — добродушно сказал Халназар.

После чая Эсен-Али осмотрел пшеницу, которой был наполнен огромный ров. Когда он хотел измерить количество зерна шагами и пошел вокруг рва, то потерял счет шагам. «Если собрать обмолот алилийцев за целый год, и то едва ли будет столько», — подумал он.

Халназар позвал младшего своего сына Ораза и велел ему записать, сколько от кого следовало получить из арендной доли урожая и сколько получено. А как только пришли Мамедвели-ходжа и Покги Вала, он вместе с ними и Эсен-Али направился в дом Мередов.

У Мередов знали, что к ним придут сговариваться насчет калыма. Мама пожертвовала утренним сном, нарядилась в праздничные одежды и приготовилась к встрече гостей. Ради торжественного случая были приглашены родственники Мереда. Айна ушла в соседнюю кибитку.

Сватов встречали у кибитки. Нобат-бай и два старика — родственники Мереда. Один за другим мужчины вошли в кибитку, уселись в ряд на почетном месте. После шутливого разговора во время чаепития речь, наконец, зашла о калыме. Толстяк Покги по своему обыкновению заговорил первым:

— Ну, Нобат-мираб, говори, сколько груза решил взвалить на нас, послушаем.

— Покги-мираб! Например, мы тебе наметили груза достаточно.

Мамедвели заметил шутливо:

— На Покги сколько ни взвали — выдержит!

Эсен-Али, погладив свою лысую блестящую голову, сказал тоном богатого дядюшки:

— Мы пришли, чтобы обогатить вас. Если вы не поленитесь считать, мы не поленимся выкладывать деньги.

Нобат-бай засучил рукава:

— Покги-мираб, раз вы наши аульные, я вас пугать не стану. Калым за девушку, например... шестьсот туманов (Туман - иранская денежная единица).

Покги, совсем не задумываясь над тем, много это или мало, спросил:

— А халатов сколько?

— Халатов — пятьдесят.

— Сколько свадебных баранов?

— Пусть будет тридцать.

Мамедвели ходжа скривил в улыбке свое маленькое лицо, похожее на морду ящерицы:

— Хорошо. Из уважения к девушке скажи тысяча туманов — будет мало. Ну, а сколько скинешь?

Тем временем Меред лежал у соломенного шалаша, прислонившись спиною к стенке. Он с самого начала был против того, чтобы отдавать дочь за вдовца с ребенком. Час тому назад, стоя перед ним на коленях, Айна умоляла: «Отец, не губи меня! Мама зарится на деньги — она не родная. Не заставляй меня плакать всю жизнь! Как тебе не жаль бросить свое дитя в огонь собственными руками? Отец, пощади меня!» — рыдала Айна, целуя руку отцу.