Берды Кербабаев - Решающий шаг

— Вот и Айна мне все время твердит: будешь лежать дома — стыдно будет показаться на народ! Спроси ее, если не веришь.

Нурджахан с тревожным удивлением уставилась на невестку:

— Айна-джан, так ли?

— Мама, храброго пуля не тронет, — спокойно ответила Айна.

— Ой, невестушка! Ты, оказывается, его еще и подхлестываешь! Нет, дети мои, неспокойна у меня душа. Конечно, сынок, ты сам знаешь, что тебе делать. Только я прошу: будь осторожен...

Айна, провожая Артыка в город, сказала:

— О доме не беспокойся. Будь здоров там, куда идешь. А я всегда разделю с тобою судьбу.

— Айна моя, — радостно воскликнул Артык, — я так и думал, что ты поймешь меня и поддержишь!

По возвращение в Теджен Артык коротко рассказал Эзизу о событиях в ауле. Когда Эзиз поднял глаза на своего нукера, они были красны от прилившей крови. Но внешне он остался спокоен и только сказал:

— А я о чем тебя просил?

Артык ответил невозмутимым тоном:

— Эзиз-хан, я тебе ничего не обещал.

Эзиз задрожал от гнева и хрипло рявкнул:

— О чем я тебя просил? Отвечай!

От этого крика кровь закипела в жилах Артыка. Ему захотелось еще громче крикнуть в ответ. Но он сдержал себя, и только голос его стал глухим от волнения:

— Эзиз-хан, я оружие твое взял не для того, чтобы слепо носить его. Я ношу его, чтобы служить тебе и чтобы исцелить свои раны. Я живой человек.

— Вижу... Ты что же — хочешь перебить мне ноги?

— Ошибаешься, Эзиз-хан.

— Кто ошибается?

— Ты. Если б яхотел бороться против тебя, я стал бы красногвардейцем Куллыхана. А я и во время восстания шел с тобой й теперь ношу твое оружие. Я и жизнью своей готов пожертвовать ради тебя... по правде говоря, — ради народа. Но я свободы своей тебе не продавал. И если ты будешь ставить мне в вину каждый мой шаг — тогда на, бери оружие! — сказал Артык и бросил перед Эзизом винтовку.

Эзиз еще раз посмотрел на Артыка и опустил голову. Тяжелые веки прикрывали его налитые кровью глаза, гнев душил его. Нукер, которого он возвысил, пошел наперекор его воле. «С ним надо покончить теперь же, одним ударом», — думал он, и в то же время в голове У него мелькала мысль: «Нельзя упускать таких людей! Сегодня уйдет Артык, завтра, чего доброго, лишусь и Кизылхана. Каждый отколовшийся от меня может присоединиться к моим врагам...» Но он считал недостойным своего имени, имени Эзиз-хана, то бесчестие, которому подвергся один из его советников, уважаемый человек. Это унижало его самого.

Некоторое время Эзиз колебался. Ему казалось, что кого бы он ни упустил из рук — Артыка или Халназара, — это нанесет ему большой ущерб. А между тем надо было выбирать кого-то из них. И Эзиз мысленно взвешивал того и другого, прежде чем прийти к окончательному решению.

— Артык, — заговорил он голосом, в котором еще слышалось раздражение, — дружба бывает прочна, когда друзья советуются и действуют в согласии. Я не променяю тебя на сотню таких, как Халназар. Но раз ты пока еще не понимаешь моей политики, то постарайся хотя бы понять мое положение. Если в следующий раз ты опять вздумаешь затеять такое дело, — предупреди меня. Тогда я не окажусь в неловком положении, и у меня не будет оснований упрекать тебя. А сейчас — что будут говорить про меня в народе? Скажут, что Эзиз-хан в жестокости превзошел царя, ограбил своего же советника...

— Так могут говорить только четыре-пять баев, а народ будет тебе благодарен.

— Ты больше моего бываешь в народе, — может быть, это и верно. И все же надо действовать осторожней.

— Эзиз-хан, здесь все ясно: пусть обижен один бай, зато сто семей бедняков спасено от голодной смерти!

Эзиз задумался, и вдруг его осенила мысль: «Если уж делать выбор в пользу Артыка, то глупо останавливаться на полдороге. Этот своевольный упрямец, пожалуй, прав: ценою временного недовольства одного бая можно купить преданность сотен людей. Бай успеет еще вернуть свое сторицей, а сейчас важнее всего сплотить под своей властью голодных людей».

И Эзиз, подняв голову, обратился к Артыку:

— Возьми десятка два своих джигитов, поедешь со мной.

Услышав обычный приказ, Артык понял, что гроза миновала.

В сопровождении Артыка и двух десятков его джигитов Эзиз-хан проехал по главной улице города. В конце ее виднелась большая толпа. Указывая на нее, Артык сказал:

— Вот смотри, Эзиз-хан, если хочешь знать горе народа. Это толкучка.

Дул холодный, пронизывающий ветер. На толкучку падали неверные блики солнца, лучи которого с трудом пробивались сквозь тяжелые тучи. Среди скопища людей не было почти ни одного человека, не придавленного нищетой: кругом виднелись только лохмотья, едва прикрывающие наготу. Все ежились от холода и еле двигались от истощения. Вещи, которые продавали и покупали на этом базаре, не стоили и ломаного гроша. Голодные дейхане бродили тут же, среди городской бедноты. Они хлынули в город, чтобы не умереть с голоду, в надежде найти пропитание для себя и для своих детей.