Берды Кербабаев - Решающий шаг

И тогда Халназар не выдержал, — встал, кряхтя и охая, взял в руки длинную тонкую палку, нож и пришел к яме. Он знал в лицо всех жителей аула и мог не записывать их имен. Надрезами на палке он стал только отмечать, сколько выгружалось из ямы зерна.

Пшеницу делили большим ведром. Артык сыпал зерно в мешок, Ашир считал. Сначала на каждую кибитку давали по двадцать ведер, а где большая семья — по двадцать пять. Когда в мешки Гандыма посыпалось янтарное зерно, ему показалось, что сама река счастья потекла к нему. Его опухшее лицо засияло, безжизненные глаза засверкали.

— Жена! — крикнул он своей Биби. — Хвати об землю ступу вместе со жмыхом, с которым вошла в мой дом нищета! Да здравствует Халназар-бай!..

Смех Гандыма спутал Халназара. Он не знал — то ли он не отметил долю Гандыма, то ли сделал вчетверо больше надрезов. А Гандыму было все равно: пусть Халназар испещрит своими зарубками хоть все жерди своей кибитки! Его восьмилетняя девочка, та самая, которую когда-то здесь, у стойла Мелекуша, Халназар толкнул так, что она ткнулась лицом в пыль, бодро тащила теперь, несмотря на слабость, полную торбу пшеницы в свою кибитку. Тогда бай даже не видел, как уходила она вся в слезах, теперь же он провожал ее злобным взглядом.

Артык не взял себе доли, решив: «Меред прокормит семью, а я как-нибудь перебьюсь». Но когда очередь дошла до Ашира, он распорядился насыпать ему лишних двадцать ведер пшеницы, как особо нуждающемуся дейханину, вернувшемуся с тыловых работ. Никто против этого не возражал.

Яма оказалась глубокой, глубже, чем в рост человека. Из нее выгребли пшеницы около шестидесяти верблюжьих вьюков. Голодающим досталось столько, что должно было хватить до весны. Особо нуждающимся досыпали по два-три ведра. Ашир вспомнил обещание, данное Мавы, и шепнул об этом Артыку. Остаток пшеницы — двадцать пять ведер — Артык велел насыпать в чувалы и отставить в сторону.

Халназар посмотрел на пустую яму, на последние чувалы и спросил:

— А это чья доля?

Артык, улыбнувшись, ответил:

— Бай-ага, это божья доля!

Черная кибитка не казалась больше Артыку пустой и неуютной. Если снаружи она походила на арбуз породы «черный-сморщенный», то внутри она напоминала ему разрезанный арбуз — красный, как жар саксаула.

Переднюю стенку ее украшали узорчатые ковровые чувалы, над ними были развешаны ковровые торбы тонкой работы, прекрасный ковер лежал в глубине, перед чувалами, большой ковер - посредине, сразу за очагом, маленькие ковры — по обеим сторонам его. Кибитка была словно усыпана цветами. И Артык гордился тем, что все это сделано руками Айны.

Но истинным украшением кибитки была сама Айна — в шелковом платье, в широком сверху и суживающемся книзу борыке с позолоченными подвесками на лбу, в шелковом платке, бахрома которого падала на плечи и на круглый серебряный нагрудник, усыпанный по окружности цветными каменьями.

Артык находил, что в одежде замужней женщины Айна стала еще красивее. Он любовался ее движениями — легкими, плавными. Чтобы она ни делала, всегда гибкая, упругая, как тростинка, все у нее выходило ловко, умело. Руки ее прилежны, пальцы проворны. Во всех уголках кибитки чистота и уют, посуда и утварь на месте.

С тех пор как Айна вступила в черную кибитку, и Нурджахан точно помолодела. Она стала опрятней одеваться, следила за чистотой. Глаза ее приобрели живой блеск, на лице появилась улыбка.

Изменилась и Шекер. На ней шелковое платье. В манере вставать и садиться, во всех движениях чувствуется уже степенность взрослой девушки. Теперь она, так же как Айна когда-то, подолгу сидит в глубине кибитки, старательно вышивая и показывая свою работу Айне.

Нурджаха н уверяет, что Айна оказывает благотворное влияние и на дядю Артыка и на соседок. По ее словам, молодые женщины и девушки часто обращаются за советом к Айне, а один из сотканных ею ковриков ходит по аулу из рук в руки как образец. Девушки учатся у Айны, как вывести ровно край ковра, как делать узелки, как подрезать и выравнивать ворс, делая более четким рисунок.

После раздела халназаровской пшеницы Артык, несмотря на усталость, отказался переночевать в кибитке Мереда и поздно вечером ушел к себе в аул. Утром он проснулся посвежевшим и бодрым, — усталости как не бывало. Айна заварила чай, налила в пиалу и близко подсела к нему. Артык с нежностью взглянул на жену. Глаза Айны заулыбались, на щеках появились ямочки.