Берды Кербабаев - Решающий шаг

— И я хотел сказать!

— И я так считаю!

Артык подождал, пока уляжется шум, и снова заговорил:

— Раньше у нас торговали девушками, теперь начали покупать парней. Нобат-бай уже купил одного, чтобы не посылать на тыловые работы сына. Халназар-бай тоже купит кого-нибудь. В конце концов кто поедет на тыловые работы? Опять же мы! А такие, как Халназар, в эти дни устраивают свадебные тои...

— Да уж нечего сказать, насладился он этим тоем!

— Да, нашелся молодец, отобрал невесту.

— Надо отобрать у него и пшеницу!

— Разве пшеница — его? Наша! Мы возьмем и разделим ее.

— Он и на жеребьевке обжулил Артыка! Хотел по подложному жребию послать...

Артык сжал кулаки:

— Он меня... Нет, не одного меня, всех вас грызет. Он как шакал. Съел мясо, высосал кровь, теперь принялся за кости. Я теперь на все пойду! Я этот жребий обрушу на его голову!

В это время вдали показался всадник. Он ехал вдоль большого арыка. Видно было, что конь его, шедший то наметом, то рысью, был утомлен. Все повернули головы, напряженно следя за всадником.

Увидев толпу, всадник подъехал, натянул повод. Конь задрожал, весь он был в мыле, так что даже трудно было различить его масть. С груди, изо рта его падали хлопья пены, запавшие бока ходуном ходили. Сидевший на коне худощавый молодой человек в толстом халате, опоясанном пуховым кушаком, хриплым голосом попросил:

— Воды!..

Хозяин кибитки вынес ему небольшой глиняный кувшин. Всадник, запрокинув голову, долго лил себе в рот воду из узкого горлышка, потом, отдышавшись немного, обернулся к толпе и сказал:

— Люди! Всем вам, старым и молодым, привет от Эзиз-хана!

— Пусть здравствует он!

— Эзиз-хан собирает всех вольных текинцев и готовится напасть на царское правительство, — продолжал всадник. — По его приказу завтра ночью туркмены нападут на железную дорогу и город. Поэтому он разослал всадников по всем аулам и велел сказать: у царя справедливости нет, намерения его злые. Мы подымаем знамя пророка. Всякий, кто носит папаху, в ком есть честь и мужество, в чьих жилах течет мусульманская кровь, должен завтра напасть на царя! Тот, кто уклонится от священного долга, может потерять имущество и жену: по словам пророка, у такого человека можно отнять и то и другое.

Эзиза в ауле Гоша никто не знал. Но Черкез, когда ездил к своим зятьям в аул Бахши Мириш, слышал много разговоров об этом неспокойном человеке. В Бахши Мириш Эзиз перекочевал лет десять — двенадцать назад из аула Керрик-Кала. Он был зажиточным человеком, несколько раз его выбирали мирабом аула. Самым непримиримым его врагом был главный мираб утамышского канала — Акмамед Халпа. Эзиз жил не в ладу и с волостным Хумметом, который поддерживал главного мираба. Перетянув на свою сторону большую часть дейхан, Эзиз подал в уездное управление жалобу на Хуммета, вел тяжбу с ним и одно время сумел подкупить даже главного толмача управления. Но так как Хуммет был сыном бая, окончил русско-туркменскую школу и ему покровительствовал сам полковник, Эзизу не удалось согнать Хуммета с места волостного. Поэтому Эзиз таил злобу на главного мираба, на волостного, на полковника и искал только подходящего случая, чтобы отомстить им. Не желание помочь народу, освободить его от произвола полковника и старшин руководило его действиями. Он хотел достичь давней своей цели — стать ханом. Сейчас пришло время, когда его недовольство слилось с общим народным возмущением. Но какие бы цели ни ставил перед собой Эзиз, слова его посланца взволновали всех. Чувства народа объединяло одно стремление: освободиться от притеснений полковника и его ставленников.

Артык первый горячо отозвался на призыв Эзиза:

— Люди! Ради чего нам ехать в Россию, к чему гибнуть? Чтобы царь, старшина, Халназар-бай еще больше грабили и угнетали народ? Если Эзиз-хан решил напасть на царя, — мы его приветствуем!

По толпе прокатился гул одобрения:

— Либо избавимся от гнета, либо погибнем!

— Мы нападем!

Всадник, поняв настроение народа, крикнул:

— Ну, в добрый час!

И, хлестнув коня плетью, он помчался дальше.

Когда Баллы привез Айну к кибитке и бросил наземь, Мама уронила ведро с молоком и, ахнув, застыла на месте. Меред, стоявший у навеса, прислонился к стенке и опустил голову.

Несколько минут длилось молчание. Айна лежала на земле. Свитые из козьей шерсти веревки впились в тело. Волосы девушки были растрепаны, на лице лежала серая пыль, но в глазах ее не было слез. В первые минуты она даже не чувствовала боли, но когда пошевельнулась, желая сесть, ее истерзанное тело заныло. Она подняла жалобный взгляд. Над ней, как хищник над падалью, сидел на коне Баллы. Подле него стоял бритый молодец.