Берды Кербабаев - Решающий шаг

— Ну, и без них тоже нельзя обойтись, — заметил Артамонов.

Они говорили долго. Говорили по-русски. Артык вынул из своих хурджунов свежую и сушеную дыню, отдал все Анне Петровне и, вернувшись на свое место, стал размышлять о всем, что услышал за этот вечер. Анна Петровна засветила и поставила на стол лампу, затем задернула занавески на окнах. Иван Тимофеевич, видя, что Артык не собирается уходить, спросил:

— Ну, друг, ночевать будешь у нас?

— Да, Иван, если можно... В аул мне пока нельзя возвращаться.

— Нельзя?.. Что — с баем подрался или старшину побил? А ну расскажи, торопиться нам некуда.

Артык почувствовал доверие к обоим русским и рассказал, как торговцы растащили его урожай, а Хал-назар-бай обманул его, подсунув жребий на тыловые работы. Выложил все, что было у него на душе, умолчал только о неудачном похищении Айны.

Артамонов стал расспрашивать о настроениях дейхан. Горячий парень с открытой душой все больше интересовал его. Артык, прервав свой рассказ, обратился к нему:

— Артамон-ага, ты, я вижу, большой человек. У меня к тебе просьба...

— Большой? — не понял Артамонов. — Мы с Иваном люди одинаковые: он мастер паровозный, я — нефтяной.

— Нет, ты большой человек, я знаю, — упрямо повторил Артык. — Мне Молла Дурды сказал: у русских рабочих есть такие люди, они хотят отнять власть у царя.

— Большевик! — догадался Иван Тимофеевич. — Верно, Артык, у большевиков есть большие люди, как-нибудь я тебе расскажу о них.

— Ладно, будешь говорить, буду слушать, — согласился Артык и вновь обратился к бакинцу: — Артамон-ага, ты дай мне тот листок, где говорится: пусть станет царь, пусть будет власть народа. Он не попадет к мулле. Я найду в ауле верного грамотного человека, который сумеет прочитать написанное.

— Хорошо, Артык, — серьезно ответил Артамонов.— У меня пока нет такой листовки, но она будет, и ты получишь ее здесь, у Ивана.

Артамонов просидел с ними почти до полуночи, а затем, взглянув на часы, поднялся и, дружески попрощавшись с хозяевами и с Артыком, ушел.

Набор на тыловые работы был в самом разгаре.

Халназар заехал к старшине. Он должен был ехать дальше, в город, — все эмины и старшины снова вызывались в уездное управление.

Среди населения росло недовольство. В ауле Гоша все были особенно раздражены тем, что деньги, отданные Гюльджамал-хан, пропали даром, что Халназар-бай захватил общественное зерно, ограбил народ, а старшина и волостной поддержали бая. Когда же стало известно об отправке на тыловые работы, людям опостылело все; они с утра до вечера слонялись по аулу, собирались толпами и в разговорах давали выход накопившемуся возмущению. Как ни торопились гонцы, то и дело скакавшие от старшины в аул, жеребьевка во многих местах все еще не была закончена.

Возвращаясь из города, Артык увидел большую группу людей, собравшихся возле одной кибитки. Он подошел и подсел с краю. Как раз усатый дейханин, до того лежавший на животе, поднялся и громко высказал то, над чем, очевидно, думал:

— Чем так томиться, уж лучше прийти к чему-нибудь одному.

Из-за того ли, что разговор шел вразброд, или потому, что его слова не были сразу поняты, — их никто не подхватил. Черкез, гладя свою разделенную на три пряди бороду, повел юркими глазами вокруг себя и сказал:

— Ну что ж, люди, думай не думай, а сказать свое слово придется. От нас требуют рабочих. Каков будет ответ?

Упавшие духом люди вопросительно посматривали друг на друга. Тогда Артык огляделся по сторонам и сказал:

— Если меня спросите, я могу дать совет... Белый царь оставил нас без лошадей и без кибиток, а Халназар-бай и торговцы разграбили наш урожай. Многим не только нечем разжечь огонь, но и нечего печь. Теперь хватают за горло: давай людей! Почему? Потому что в России народ не хочет больше воевать, не хочет больше бросать своих сынов в огненную пасть войны. Сейчас требуют от нас рабочих, завтра потребуют солдат. Да и тех, что сейчас забирают, научат играть саблей и отправят воевать.

Усатый добавил:

— А может, обменяют на тех, кто попал в плен!

Артык продолжал:

— Кто трудился целый год? Мы, дейхане. А кто воспользовался нашим урожаем? Халназар-бай!

— Да это, ей-богу, грабеж!

— Надо отобрать у него арендное зерно!

Один толстяк со слезящимися глазами сказал, облизнув губы:

— Эй, парень! Пусть твое ухо слышит, что говорит язык!

Этот голос остался одиноким. Со всех сторон послышались возгласы одобрения: