Филипп Эрланже: Генрих Третий. Последний из Валуа

По доносящимся до него звукам король догадывается, что герцог пытается сопротивляться. Потом он слышит его хриплый голос: «Друзья! На помощь!» А еще чуть спустя еле слышное: «Господа, господа!» И наконец: «Какое предательство!»

И сразу наступила тишина.

Не в силах больше сдерживаться, король отвел ковровый полог.

Он увидел Гиза: из шеи, из ран на голове, на груди, в животе хлестала кровь. Раскинув руки в стороны, приоткрыв рот, пошатываясь, двигался он на Луанака, который проткнул его насквозь резким движением шпаги. Герцог де Гиз упал к изножью кровати; глаза его закатились – он был мертв.

Однако шум схватки достиг зала заседаний Королевского совета.

«Моего брата убивают!» – закричал кардинал де Гиз.

Маршалы д’Омон и Рец выхватили шпаги: «Не двигаться, если жизнь вам дорога!»

Генрих III приказал обыскать покойного. В кармане герцога было обнаружено письмо, начинавшееся словами: «Чтобы поддерживать гражданскую войну во Франции, необходимо ежемесячно 700 000 ливров…» Умерев, герцог де Гиз предоставил убившему его королю неоспоримое доказательство своей вины.

Как только тело Гиза было унесено, король по внутренней лестнице спустился в покои Екатерины. Старая дама сидела в кресле – ей сильно нездоровилось. Итальянский врач Кавриана готовил лечебный настой.

«Мадам, как вы себя чувствуете?»

«Прилично, мой сын».

«А я себя чувствую отлично. Извините меня, но перед вами король Франции, который только что убил короля Парижа».

Екатерина бросает на сына исполненный ужаса взгляд, но не произносит ни слова. Генрих, в сильном возбуждении, напоминает ей о безмерном честолюбии семейства Гизов, о бесконечных заговорах и интригах, которые они устраивают вот уже пятнадцать лет, об их связях с королем Испании, о дне баррикад. Они опорочили своего короля в глазах его подданных, подорвали его власть, покушались на его жизнь и на государственность Франции. Наконец Господь дал ему силы покарать их за все эти преступления.

«Я хочу быть королем, а не пленником и не рабом, каким мне пришлось быть после 13 мая и вплоть до сего дня, когда я наконец снова стал хозяином положения!»

Екатерина не произнесла ни одной из тех исторических фраз, которые она обычно произносила в подобные минуты. Она словно потеряла дар речи. Возможно, она размышляла о том, сколь безумна была ее старческая политика, направленная против собственной крови и, в каком-то смысле, против нее самой.

Пока сын и мать разговаривали, Ларшан преградил дорогу кардиналу де Гизу, его матери герцогине Немур, архиепископу Лионскому, Бриссаку и депутатам Католической Лиги. Кардинал де Бурбон был отправлен в его покои.

Помолодевший, взволнованный победой, исполненный величия, как в свои лучшие дни, король спустился по большой дворцовой лестнице, чтобы прослушать мессу и воздать благодарность Господу. Везде толпились придворные – потрясенные от ужаса или радостные, в зависимости от того, как они относились к герцогу де Гизу.

После этого события король повел себя очень сдержанно; он даже выпустил большую часть арестованных в надежде умиротворить столицу. Но кардинал де Гиз и архиепископ Лионский оставались под домашним арестом.

Кардинал мечтал только о войне, о мести, о крови. Настоящий гений злобы и интриг, он мог посеять семена мятежа по всей стране, разжечь огонь войны. И если оставить в живых этого одержимого, то убийство герцога де Гиза окажется напрасным. Но кардинал был лицом духовным, другом папы римского, и подобное святотатство было противно набожному французскому королю. Целый день и целую ночь терзается он сомнениями, разрываясь между голосом своей души и интересами страны. Наконец, 24 декабря, когда проклятия кардинала стали еще яростнее, король принял решение.

Королевский посланник в сопровождении четырех своих людей отправляется к узникам. Когда они возникают на пороге, кардинал де Гиз говорит архиепископу Лионскому: «За вами пришли. Помолитесь».

«Нет, монсеньор, – отвечает тот, – это по вашу душу».

Схватив кардинала за фиолетовое облачение, солдаты вытаскивают его в коридор и там убивают.

Король вызвал папского легата Морозный, которому его венецианское происхождение обеспечивало благоволение короля, и попросил передать глубокие извинения Его Святейшеству.

Окруженная аптекарями и лекарствами, Екатерина Медичи с нетерпением ждала отголосков этого государственного переворота, который происходил без ее участия. Она чувствовала себя лучше, и вместе со здоровьем возвращалась жажда деятельности, интриг, потребность навязывать свою волю. Несмотря на ужасные холода, 1 января Екатерина поднялась с постели, облачилась в свое неизменное черное платье и отправилась к кардиналу Бурбонскому.