Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа

Представители знати, приехавшие в Блуа по случаю Генеральных штатов, были заняты своими любовными приключениями, дуэлями и пышными туалетами.

Среднее сословие представляли, главным образом, фанатичные буржуа, озлобленные на аристократию, купающуюся в роскоши, честолюбивые и исполненные ненависти. Они считали себя главными вершителями судеб королевства и были воинственно настроены по двум вопросам, вызывавшим особое недовольство народа: налоги и веротерпимость.

От группки к группке переходит злобная фурия, мадам де Монпансье, расточая улыбки, вздохи, обещания.

Сколько тут было интриг, сколько любовных приключений! Генрих де Гиз не может больше сопротивляться, и блистательная маркиза де Нуармутье, она же Шарлотта де Сов, заключает его в свои знаменитые объятия.

Шарлотта верно служила своему возлюбленному, пользуясь близостью к королеве-матери, благорасположением которой она еще продолжала пользоваться. Стоя одной ногой в могиле, Екатерина Медичи не могла найти в себе сил отказаться от привычки властвовать. Всецело отдавшись этой страсти, она забыла о главном деле своей жизни и была теперь в лагере противников короля.

Этот несчастный король, за которым постоянно следили, которого постоянно оскорбляли, был полупленником в собственном доме. Когда он проходил в своей неизменно строгой одежде, поверх которой висел голубой шнур Ордена Святого Духа, люди презрительно отворачивались. И все же этот король, постаревший, больной, не имевший ни наследников, ни власти, олицетворял судьбу Франции и был единственным, кто заботился о ее единстве.

На открытии Генеральных штатов король выступил так решительно и напористо, словно под ружьем у него была сотня тысяч верных солдат.

«Во Франции есть люди, которые хотят создавать свои Лиги во главе с теми принцами, которые им нравятся… Их не устраивает Лига, находящаяся под моим покровительством. Этого не могут допустить ни Господь Бог, ни король… Я заявляю, что отныне подобные действия моих подданных, не получившие королевского одобрения, будут считаться оскорблением короля».

По залу прошел гул, но уже на другой день кардинал Гиз во главе небольшой делегации пришел сообщить королю о своей отставке. Стремясь избежать скандала, Генрих уступает и соглашается забыть об оскорблениях, нанесенных ему в день баррикад. После этого депутаты начинают ощущать себе хозяевами положения и ведут себя все более и более вызывающе.

Так, они требуют уменьшить налоги до уровня 1576 года (при том, что деньги обесценились по меньшей мере на четверть), неукоснительно преследовать протестантов «без всякой жалости и сострадания», принять против Генриха Наваррского самые суровые военные меры, король также должен торжественно признать невозможность воцарения на троне «принца, когда-либо замеченного в ереси».

Тщетно пытался Генрих успокоить и переубедить депутатов Генеральных штатов. Если бы король был безвольным трусом, он бы уступил в главном – лишил бы короля Наваррского права на престолонаследие, передал бы управление королевством Гизу. Герцог Лотарингский в глубине души не только не желал, но и сильно опасался главной идеи руководителей Лиги: республика, находящаяся под влиянием аристократов и клерикалов, как противовес конфедерации протестантов на юге страны. Генрих III мог купить безопасность и спокойствие, изобразив из себя праздного короля, который хочет только одного – успокоить свою совесть. Но поступи он так – и во Франции бесконечно длилась бы гражданская война, страна бы оказалась расколотой и в конце концов подпала под испанское влияние. Это его совершенно не устраивало – король решился спасти Францию.

Когда от него потребовали осудить Генриха Наваррского, король ответил: «Если бы, наследуя корону, он мог бы получить нечто большее, чем пустую казну, с ним бы имело смысл разговаривать».

Взбешенный герцог де Гиз открыто встал на сторону врагов короля. Объявив Генриха III малодушным трусом и ничтожеством, предводители Лиги искали тому доказательств, а Гиз, будучи не в состоянии оценить по достоинству такого утонченного противника, объяснял поведение короля влиянием д’Эпернона. Окружавшие Гиза льстецы подталкивали его к решительным шагам, уверяя герцога, что, запугав короля, он получит власть. И он верил, проникаясь дерзостью, отказываясь соблюдать даже внешние формы уважения к монарху.

Каждое утро Гиз собирал своих приближенных, и на этом совете решалось, как им вести себя в этот день. Депутаты являлись, чтобы получить от своего господина указания, как им лучше выступить, как проголосовать, как повести себя наиболее выгодным для Гиза образом. Скоро и военные советы стали проводиться у генерал-лейтенанта. А король тем временем оставался в полном одиночестве.