Наталья Иртенина - Царь-гора

«Нескольких слитков хватило бы с лихвой покрыть чертов алмазный долг. Как она сказала тогда? Крещение снимает все долги. Легко про это рассуждать, когда всех долгов на душе — девичьи грезы и ненапудренный нос…»

В глубине души Федор, конечно, понимал, что лукавит сам с собой и по золоту вздыхает только потому, что не вздыхать было бы ненатурально для человека со здоровыми рефлексами. В действительности все было ясно, как дважды два, еще там, в пещере. История с алмазами кое-чему научила его. Взять золото означало бы отрабатывать потом долг, но хозяевам пещерного золота деньги, разумеется, не нужны — они, пожалуй, запросили бы душу. Собственная же душа с некоторых пор была Федору дорога, и отдавать ее кому попало он не собирался — поскольку ею уже владела Аглая.

Кроме того, какая-то часть его души принадлежала полковнику Шергину. Перечитав несколько раз письмо и прочие бумаги из шкатулки, Федор исполнился необыкновенного волнения. Он проникся мыслью о том, что русская история — древняя и загадочная мистерия, которую под силу разгадать только тем, кто будет жить в последние времена. Вернувшись из гор, он поделился этим рассуждением с отцом Павлом, а в ответ получил не менее загадочную, чем русская история, улыбку.

— Дорогой Федор, вы совершенно правы. История России загадочна ровно в той же степени, в какой и христианская Церковь является тайной организацией.

— Что вы имеете в виду? — воззрился на него Федор.

— Лишь то, что участником этой мистерии, равно как и христианских таинств, может стать любой. Нужно лишь принять входное посвящение.

— Вы меня пугаете.

— Ну что вы. Это только маленькие дети плачут во время крещения. Взрослому человеку не пристало.

— Хотите сказать, если я крещусь, мне откроются все тайны исторической мистерии? — не поверил Федор.

— Сформулировано грубо, но в общем суть верна. Став христианином, вы многое начнете воспринимать по-иному. Даже самые простые вещи.

— Эти простые вещи тоже покажутся мне участниками мистерии?

— Более или менее. Хотя, вероятно, ваши анархические устремления еще долго будут вводить вас в заблуждения.

— Мои анархические устремления? — удивился Федор. — Что вы, ну какой из меня анархист?!

— О! И какое же у вас нынче самоопределение, позвольте узнать? — полюбопытствовал отец Павел.

— Так ведь монархист я, батюшка. Как писал один философ после революции, «я стал, по подлому выражению, царист». А вы что подумали?

— А я, представьте, так и подумал. Из анархистов в монархисты — это для русского человека очень естественно. Как и обратно, минуя середину. Потому как середины для русского человека не существует.

— Тудыть ее в качель, — ввернул Федор.

— Имейте в виду, быть монархистом в наше время немодно. Нынче на дворе снова «завоевания февральской». Самодержавие — весьма сложная форма власти. Остальные по сравнению с ней — упрощение. Люди привыкли, что правит бездушный механизм, машина государства, им так легче понимать и ругать происходящее. Смысл монархии как живого, очень чувствительного организма им недоступен. Следовательно, отвергаем.

— Знаете, меня это не пугает. Когда я был на горе и читал завещание полковника… а ведь действительно завещание, самое настоящее… я просто понял, что получил наследство. Не эту шкатулку, а что-то намного большее. Затрудняюсь выразить это словами, но вы должны понять… вы же имеете дело с такими вещами, с нематериальным уровнем…

— В Церкви это имеет вполне определенное название — благодать Святого Духа. Ваше приобретение также должно иметь обозначение, — убежденно заявил отец Павел, — иначе вас легко будет сбить с толку.

Федор посмотрел на него внимательно, кивнул.

— Вы правы. В таком случае скажу просто — я получил в наследство Россию. Ту, которая жила в сердце полковника Шергина. В его время эта Россия уже не существовала. Да и была ли она когда? Но в мое время она еще не существует. Еще. Вы понимаете?

— Прекрасно понимаю.

— А эти документы, — Федор вынимал из шкатулки бумаги и раскладывал на столе, — я хочу отдать вам. Вы лучше меня знаете, как ими распорядиться. И это тоже. — Поверх писем легло старое Евангелие в пятнах крови.

Отец Павел трепетным движением руки открыл книгу с покоробившимися страницами, прикоснулся к бурым метинам. Затем перебрал бумаги.

— Письмо вашего прадеда вы тоже отдаете?

— Разумеется. Оно принадлежит не мне. Вернее, не только мне.

…Не найдя Аглаи, Федор вернулся домой и с грустью стал паковать вещи. Несколько месяцев мысль о возвращении в Москву не посещала его, что само по себе, если задуматься, было странно. Лето семимильными шагами стремилось к осени, кончались и деньги, но вспомнить о былом и ощутить тоску в сердце его заставил лишь звонок матери. Она сообщила, что отец лежит в больнице, избитый до полусмерти. На все вопросы Федора ответить не могла. Плакала в трубку. Просила приехать. Он обещал, холодея от предположений.