Леон Юрис - Суд королевской скамьи

Миновав Линкольн-инн, они проехали мимо Нью-Гейтуэй, направившись прямо к Большому Залу, в огромном парке которого почти никого не было видно.

Большая часть Линкольн-инна принадлежала стряпчим. Здесь были расположены их конторы. Юридическая фирма «Александер, Бернштейн и Фридман» занимала подвальное помещение, бельэтаж и первый этаж на Парк-сквер, 8. Помощник портье в высоком цилиндре взмахом руки отправил «бентли» леди Уайдмен на запасную парковку, и Эйб проследовал за ней через лабиринт кабинетиков, скрипучих полов, бесконечных кип бумаги, стен из книг, нескончаемых поворотов и подъемов, которые завершились наконец внушительной дверью с вывеской «Александер, Бернштейн и Фридман, присяжные поверенные.

Секретарша, молодая дама в мини-юбке по имени Шейла Лем, которая всем своим внешним видом опровергала эту фамилию, провела их через маленькую приемную, заполненную старыми номерами «Панча».

— Будьте любезны следовать за мной, — сказала она.

Встречая их, Джейкоб Александер встал иа-за стола — высокий стройный человек с густыми седыми волосами, внешностью своей напоминавший библейского пророка. Он тепло приветствовал Кэди, обратившись к нему низким мягким голосом мудрого раввина.

Выходя из комнаты, Шейла Лем закрыла за собой двери.

— Мы долго совещались между собой, — сказал Александер. — Немыслимо приносить извинение Адаму Кельно на открытом суде. В данной ситуации оно было бы воспринято как извинение перед нацистами за то, что они уничтожали нас в концлагерях.

— Но меня серьезно беспокоит это дело, — сказал Эйб. — Имеющиеся у нас шансы невелики. — Он привел мрачные предостережения Левина и его мнение о том, что может ждать Шоукросса.

— К сожалению, мистер Кэди, вы стали международным символом для евреев, а также для неевреев. Человек, написавший «Холокауст», берет на себя ответственность, которую он ни с кем не может, разделить.

— Я могу рассчитывать на какую-то поддержку? Александер пожал плечами.

— Может, да, а может, и нет.

— Я не могу позволить себе больших расходов.

— Как и мы, — сказал Александер. — Но когда мы займемся этим делом, я не сомневаюсь, что вы получите поддержку.

— А если решение будет вынесено не в нашу пользу?

— Тогда нас ждет банкротство.

— Я слишком часто слышу это слово. Я думаю, что вы требуете слишком много. В глубине души я и сам не уверен, что Кельно в самом деле виновен.

— А если я смогу убедить вас в виновности Кельно?

Эйб несколько растерялся. Что бы там ни было, но он все же надеялся как-то выскользнуть из петли, не теряя чувства собственного достоинства. Но если ему будут представлены неопровержимые доказательства, у него уже не будет пути назад. Леди Уайдмен и Александер — оба испытующе смотрели на него. Неужели этот человек в самом деле написал «Холокауст»? И неужели все его мужество — только мужество на бумаге?

— Полагаю, — сказал Эйб, — что любой может быть героем, пока это ему ничем не грозит. Я бы предпочел ознакомиться с тем, что у вас есть.

Александер нажал кнопку, вызывая Шейлу Лем.

— Мы с мистером Кэди вылетаем в Париж. Закажите нам билеты на шестичасовой рейс и два номера в «Морисе». Позвоните в Париж Эдельману, сообщите ему время нашего прибытия, а также попросите его связаться с Питером ван Даммом — пусть Эдельман ему скажет, что вечером мы у него будем.

— Да, сэр.

— Питер ван Дамм, — прошептал Эйб.

— Совершенно верно, — ответил Александер. Питер ван Дамм.

Питер ван Дамм тепло приветствовал их в холле своей роскошной квартиры на бульваре Мориса Барреса. Вместе с Кэди и Александером приехал и Самуэль Эдельман, представитель во Франции Международного форума еврейских организаций.

— Считаю встречу с вами честью для себя, сказал Эйб, пожимая руку всемирно известного скрипача.

— Нет, она делает честь мне, — ответил ван Дамм.

Горничная взяла их пальто и шляпы.

— Моя жена и дети уехали за город. Прошу вас, прошу.

Огромный кабинет был увешан фотографиями президентов и королей в обществе человека, которого многие считали величайшим скрипачом мира. Старинное французское пианино орехового дерева «Плейель» было завалено грудами нот, и рядом с ним стоял пюпитр. С детской гордостью ван Дамм показал гостям пару скрипок Амати.

Обеспечив себя коньяком и виски, они расположились на диване и стульях в алькове, окна которого выходили на бульвар де Булонь.

— Ле хаим, — сказал ван Дамм.

— Ле хаим, — ответили все.