Владимир Потапов - Пылающие алтари

С разных концов площади донеслись крики возмущения, но воины подняли луки, и голоса смолкли.

Люди расходились. Судьба Диона уже была им безразличной. Среди немногих, оставшихся на площади, было несколько варваров, судя по одежде, степняков. Чужие внимательные глаза ничего не упускали из виду.

Прежде чем заковать Диона, Антимаховы слуги сбрили ему бороду. Обрезанные волосы прикрепили к знамени боспорского гарнизона, как трофей. Затем на осужденного наложили оковы, отвели к пристани и бросили на дно лодки. Ладью смерти мягко оттолкнули от берега.

Течение сразу увлекло полусгнившую лодку на середину и потащило свой невеселый груз прочь от стен города.

Кто знает, может быть, река Танаис впадает прямо в Лету…

В бесчисленных рукавах и протоках дельты Дона — большой сарматской реки — совершенно затерялся безымянный островок. От посторонних взглядов его полностью скрывал камыш, который тянул свои белесые стебли из теплой и желтой, как конская моча, воды; на нижних листьях его спутанными мочалистыми бородами колыхались водоросли.

Безветренный зной висел над этим зеленым морем. В душном воздухе стоял запах рыбы и тины. Было тихо. Только изредка вскрикивала сонная птица да неустанно звенели комары. Иногда в густых зарослях раздавался треск и плескалась вода, словно там переворачивалось с боку на бок что-то большое, неуклюжее. Это переметывались через сырой кочкарник тяжелые лобастые сазаны.

По неширокой протоке, огибающей остров, медленно двигалась тяжелая полузатонувшая лодка. Вот она зашла за выступ камышовой стены, скрылась совсем. Потом показалась корма; лодка, высунувшись до половины, развернулась и выплыла на середину. Течение в протоке незаметное, неслышное: так струятся соки дерева. Когда лодка поравнялась с островом, камыш неожиданно раздвинулся, в воздухе черной змеей мелькнула веревка, и петля со свистом намертво захлестнула выступающий на носу брус. Кто-то невидимый быстро втянул лодку в образовавшийся проем, камыш сомкнулся, и на поверхности протоки ничего не осталось.

Три коренастых варвара, вооруженных длинными мечами, склонились над лодкой. В ней, вытянувшись во всю длину, закованный в цепи, лежал безбородый, с впалыми щеками грек. Он не подавал признаков жизни. Черные комары, отяжелевшие от выпитой крови, ползали по оголенным частям его тела, уже не имея сил взлететь. Молодой варвар с черным юношеским пушком на верхней губе и подбородке зачерпнул стоячей воды кожаным ведром и плеснул в лицо грека. Шевельнулись ресницы, тяжело поднялась и опустилась грудь. Глухо звякнули оковы. Грек открыл глаза.

Воины неизвестного народа подняли его, перенесли на берег, усадили на ворох сухой травы. Один из них поддерживал голову пленника, беспрестанно падавшую на грудь. Юноша раздвинул густую осоку, достал из ямы кожаный мех и поднес его к губам грека. От меха пахло кислой кожей, но простокваша из кобыльего молока, которая оказалась в нем, была холодной и вкусной. По мере того как грек пил этот варварский напиток, в измученное тело входила жизнь, онемевшие руки и ноги наливались силой.

Окончательно очнувшись, грек стал прислушиваться к разговору воинов. На малознакомом наречии, похожей на скифское, юноша сказал своему напарнику несколько слов. Воин отозвался короткой фразой и засмеялся. Грек знал язык скифов и потому смог понять примерно, о чем говорят варвары:

— У этого эллина прекрасные руки и ноги, а живота нет.

— Да, скверная наружность.

Пока два варвара возились с пленником, третий старался отпихнуть от берега лодку. Грек смотрел на своих спасителей и думал:

«Что за варвары передо мной? Лица у них нисколько не варварские, хотя и скобленые. Если нарядить их в греческие одеяния да приставить бороды, они с успехом сойдут за танаитов».

У него самого бороду сбрили рабы Антимаха Харитона в тот судный день на площади. А для эллина лишиться бороды считается тяжким, несмываемым позором.

«И язык у них мягкий, приятный на слух… Да ведь это же сарматы!» — вдруг осенило его.

Оба зрелых воина отошли к центру островка и чем-то занялись там. Молодой сармат присел на корточки возле пленного и, ткнув себя кулаком в грудь, сказал на языке меотов: