Владимир Потапов - Метеостанция любви

© Потапов В. А., 2018

© Издательство «Союз писателей», 2018

© ИП Суховейко Д. А., 2018

– Всё, Петрович, пора мне…

Серёжка подтянул лямки рюкзака, примерился, вновь подтянул. Оглянулся на Петровича. Тот сидел за столом и продолжал подписывать конверты.

– Петрович, опоздаю!

– Не опоздаешь. – Тот, покончив с писаниной, запечатывал конверты. – Пять часов ещё до поезда. А тебе топать – от силы часа два-три… Сиди. Чай ещё попьём…

– Да некогда мне с тобой чаи распивать! – в сердцах отозвался Сергей, но рюкзак сбросил. – Меня море ждёт, а ты здесь… С письмами со своими… Раньше, что ли, написать не мог? – Серёжка недовольно бурчал, а сам и чайник на плиту поставил, и сухари из стола достал, и сигарету закурил. – Столько времени впереди было – нет! В последний момент всё!..

– Мне одну ложку сахара, – не оборачиваясь, подал голос Петрович.

– Да знаю я, знаю…

Сергею не сиделось. Отпуск, первый в жизни, уже десять часов как наступил, а он всё ещё здесь, на метеостанции! С этим старым ворчуном… И ведь понятно же: так же сидел бы сейчас на вокзале в ожидании поезда, пялился бы в замызганный пол да выходил каждые пять минут курить… Нет! Не терпелось! Пусть – пол, пусть – курево до тошноты!.. Но не здесь, не на метеостанции уже душа, а на югах, в песочке греется.

– Я – всё!.. – Петрович тяжело повернулся вместе с табуретом. – На, держи! – протянул перетянутую резинкой стопку писем. – Серёж, только я тебя опять прошу: отправь из Анапы, не забудь.

– Ну сколько повторять можно?! Сделаю, обещал же… На чай, – протянул он кружку.

Петрович принял её в ладони, погрел пальцы.

– Обещать-то обещал, а там винишка примешь, да девочки в юбчонках… Забудешь обо всём.

Серёжка не ответил. Смолил сердито в сторону.

Скрипнула дверь, и в неё втиснулся станционный пёс Дружок. Уселся рядом с Сергеем, отвернулся безразлично к окну.

– И, Серёж, не забудь про Беляева. Зайди. Вот, я тебе здесь всё записал: адрес, как звать, телефон. Но это уже ближе к отъезду. Познакомишься заодно. Он долго со мной работал, лет пять. Правильный мужик.

Сергей и письма, и записку положил под рюкзачный клапан и опять – молча и сердито – уставился в угол.

Петрович тяжело вздохнул.

– Ладно. Вижу – не терпится… Иди, Серёж… С Богом. Счастливо тебе.

Обнялись, пожали руки.

– Бывай, Петрович, не грусти. Через месяц вино пробовать будем, а не «казёнку» твою. Бывай.

Сергей, двадцатитрёхлетний метеоролог, слегка сгорбившись под тяжестью рюкзака, зашагал по тропинке. Рядом, провожая его, семенил Дружок.

Скрылись в ущелье.

Петрович перекрестил напарника вслед и вернулся в избушку. Чай в кружке до сих пор парил. Отхлебнул, ещё разок. Закурил.

Месяц… Взглянул на пыльный, с паутиной по левому краю календарь. Долго как ждать-то… А, может, и оказия какая-нибудь случится, раньше весточка придёт… Ладно, чего гадать… Давай, дизелёк смотри. Со вчерашнего уже барахлит.

Залпом допил чай и вышел наружу. Дружок уже вернулся. Сидел у порога и что-то яростно вычёсывал лапой из шерсти.

– Ну, и как тебе у нас? Понравилось? – Беляев, высоченный дородный бородач лет тридцати пяти, подлил в рюмки, придвинул Сергею блюдо с шашлыками. – Ты ешь, ешь! А может, тебе винишко под мясо, а? Я-то больше водочку уважаю, но – кому как… Винца?

Сергей отрицательно замотал головой. Говорить не мог: рот был полон сочного ароматного мяса. Не то что ответить – прожеваться не мог. С трудом проглотил вкуснятину, поднял рюмку.

– Давай! Будем! За Алексея Петровича давай! Они выпили, потянулись к зелени.

– Как он там? Жив-здоров?

– Да ну его! – отмахнулся Сергей. – Как нянька, честное слово! Опекает, опекает, как наседка. А так-то – здоров! Закалённый мужик.

– Чего, до сих пор у родника купается?

– А то! – Серёжка снова впился зубами в мясо. – Комиссия по осени приезжала. Лужи замёрзли, а он их в шортиках встречает, представляешь?! Во! А ты говоришь…

– Ну, давай ещё по одной…

Хорошо сиделось им на веранде. Неестественно чёрное небо с мерцающими звёздами. Жёлтый абажур над головой. Тёплый, будто осязаемый воздух, наполненный дурманом чего-то цветущего, незнакомого. Горячий шашлык. Холодная водка. И, главное – разговор о родном и знакомом им обоим. Только одного из них это «родное и знакомое» ожидало через несколько дней. А другого, скорее всего, уже не ожидало. И это вот – невозможность повторить или вернуться в любимое прошлое – это накладывало какую-то грусть и тоску в слова бородача.