Александр Селисский - Трофим и Изольда

Смеркалось, когда, одолев тридцать семь высоких каменных ступеней монастырской лестницы, он поднялся к могиле. Рассекая предвечернее небо, узко белела мраморная стрела. Под ней сверкнула золотая надпись: «АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН».

2.

– Восторги-то поумерь, – усмехнулся Иван Афанасьевич. Пушкин в этом заповеднике ничего бы не нашёл и не узнал. Как тут было на самом деле, никому не известно: имение разграблено мужиками в революцию, дом сожжён во время войны. Ты видел не музей, а спектакль. Фантазии директора. Высокий, с одной рукой. Зовут Гейченко. Видал?

– Видел, – обрадовался Трофим, своей догадке. Так это и в самом деле директор?

– Ещё какой! Великий репетитор! Достоверно только, что Пушкин жил на этой земле, по этим местам ходил и ездил. Стихи писал. Не так уж и мало!

– А могила?

– Могила настоящая. Это верно. Верней могилы, пожалуй, у человека ничего не бывает, хотя и тут известна «липа» – Трофим вспомнил дерево и цепь на нём, а Иван Афанасьевич вздохнул и улыбнулся.

Через день Трофим уезжал из больницы.

– На свободу в новых валенках, – сказал доктор, увидя толстые суконные брюки Трофима, купленные в здешнем магазине. Выбора не было. Зато дёшевы, надо отдать справедливость.

– Ах, – вздохнула Альбина, широко поводя бедром, – Ах бросаешь ты нас, Трошенька! Ах, не пожалей, мальчик! А то останешься у меня до завтра? Может, понравится? – она весело блеснула глазом.

Иван Афанасьевич вышел к воротам.

– Ну, Трошка, – сказал он, – теперь ходи сам. О переломах скоро забудешь, но в старости станешь барометром. Все дожди предскажешь и тут медицина бессильна.

– Спасибо вам, Иван Афанасьевич, – сказал Трофим.

– Не за что. Я врач, моё дело такое – лечить. Делаю его, как умею.

– Всё равно спасибо, – сказал Трофим. – Не только за лечение. Вообще.

– Ну, разве что «вообще». – Доктор помолчал – «ВообщЕ, ещЕ, пищЕ, нищЕ» – сказал он вдруг, ставя ударения на концах слов.

Помолчали.

– Попадёшь случайно в наши края – заверни, – сказал Иван Афанасьевич, и это был конец разговора. Оставалось попрощаться и идти. – Я буду рад, – добавил доктор.

– Я не случайно, – сказал Трофим. – Я обязательно приеду в больницу к вам. И письмо напишу. Можно?

– Можно, – сказал Иван Афанасьевич, – Даже нужно.

Теперь и в самом деле разговор был закончен.

– Пора. К автобусу опоздаешь.

И Трофим пошёл по улице мимо зелёного больничного забора. Потом забор остался позади и исчез, скрытый за домами, только высилась над крышами осина и вокруг неё, как всегда, сновали птицы. А от автобусной станции уже и осины видно не было. Трофим успел купить билет и сразу подошёл автобус большой, как те, на поляне. Но этот не выглядел отдыхающим, донельзя набитый пассажирами, еле вмещая чемоданы, сумки, баулы с висячими замочками, он остановился возле перрона и колёса уже были повёрнуты влево на дорогу, и готовы сразу отъехать. Трофим с трудом, подтягиваясь руками на поручнях, влез на высокую ступеньку и дальше в салон. Попутчики уступили место, по-деревенски вслух жалея молодого калеку. Усевшись, он глянул в окно на небольшую площадь с церковкой посередине. Маленькая, одноглавая, она всё-таки оживляла пейзаж белой вертикалью стен и зеленью купола, покрашенного в один цвет с больничной крышей, но лучше, старательнее. Двинувшись, автобус въехал с разворота на узкий деревянный мост и миновав его, снова повернул круто. В солнечных лучах блеснули окна домов – Трофим вдруг уснул и проспал до станции, где нужно было пересесть в поезд. Поезд приходил только через полтора часа. Ещё можно было пообедать в вокзальном ресторане. До сих пор Трофим ел дома, в столовой или в цирковом буфете, но тут первый обед после больницы. Надо отметить!

Огромный, с окнами в два этажа, украшенный по стенам и потолку лепниной, зал был пуст. Только у стены, сдвинув столики, разместилась компания человек в тридцать. Больше было женщин немолодых, полных, одетых немодно. У мужчин поблескивали уютные канцелярские плеши. В центре сидела пара, видимо отмечался их юбилей. Но гости, уже изрядно выпившие, на юбиляров не глядели, а сосредоточили внимание на дальнем конце стола где, покачиваясь на стуле, усатый толстяк дирижировал вилкой, на которую было насажено обкусанное яблоко. Он, видимо, играл роль тамады. Компания кричала протяжно: