Сергей Максимов - След грифона

Так или иначе, но не в Лондоне, а в Москве и Вашингтоне получили то, что должны были получить. Член Объединенного комитета начальников штабов армии США генерал Стивенсон, он же Степанов, засобирался в длительную командировку в Европу, а в Кремле на стол Сталина легло расшифрованное донесение из Хельсинки: «Воспоминания ценят. Прежнее ремесло привычней. Жду Крестного. Скучаю по Вальтеру. Дома лучше. Грифон».

– Кто из вас четверых будет комментировать? – Сталин поочередно посмотрел в глаза трем начальникам управлений НКВД: диверсионного, Разведывательного и Контрразведывательного – Судоплатову, Фитину и Федотову. Перевел взгляд на Эйтингона. – Понятно. Когда начальникам нечего сказать, говорят заместители. Не много ли они на вас всего повесили? Докладывайте, – обратился он к Эйтингону.

– Сейчас трудно разграничить сферы интересов, – ответил за всех Эйтингон.

– А вы не заступайтесь за них. Не заступайтесь. Так как нам понимать Грифона?

– Грифон сообщает, что им на самом высоком уровне получены гарантии пассивности, насколько это, конечно, возможно, финской армии в районе Ленинграда. А также обещание не резать сообщение с Мурманском. Это во-первых.

– Хорошо. Что во-вторых?

– Посредничество в возможных переговорах с Германией Хельсинки отвергает.

– Это не хорошо и не плохо, – в сосредоточенном раздумье проговорил Сталин. – Это как есть. Это, наверное, подтверждает искренность Маннергейма по первому вопросу. Как вы считаете?

– Мы это узнаем в самое ближайшее время по обстановке на Северо-Западном фронте, – ответил за всех Эйтингон.

– А вы так и будете молчать? – не без издевки произнес вождь, сверля взглядом заместителей наркома Берии, который, кстати говоря, даже не подозревал, что обсуждается сейчас в кабинете Сталина.

– Грифон докладывает, что ожидает встречи с Крестным. Крестный – это генерал Степанов, – решился вставить свое слово Фитин. – После встречи Грифон будет работать над привлечением Вальтера на нашу сторону.

– Это я и без вас понял, – по-прежнему строго перебил его Сталин. – А кто мне скажет, как понимать слова «дома лучше»?

– Такой ключевой фразы мы не обговаривали. Считаю, что это часть русской поговорки: «В гостях хорошо, а дома лучше», – точно и правда заступался за своих начальников Эйтингон. – Это подтверждение готовности работать. И готовность вернуться домой в самое ближайшее время. Это некая экстравагантность в речи бывшего царского офицера.

– Генерала, – поправил вождь.

– Так точно, генерала, – подтвердил Эйтингон.

– Сообщите Грифону о присвоении очередного воинского звания. Я почему-то доверяю Грифону, – чуть помолчав, сказал вождь. – Как, впрочем, верю и Маннергейму. Если он так ответил Грифону. А вы?

Понимая и осознавая разность того, что говорится вслух и что думается на самом деле, все чекисты молчали. С одной стороны, что им оставалось делать, как не верить, если сам вождь доверяет Суровцеву. Но все присутствующие понимали, что слова Сталина о доверии ровным счетом ничего не значат. Молчать было опасно, но все же предпочтительнее, чем быть доверчивым в таком непростом деле. И тем более признаться в этом. Точно издеваясь над присутствующими, вождь продолжал:

– Людям доверять надо, товарищи! Мы же с рыцарями имеем дело. А настоящие рыцари, как свидетельствует история, редко нарушают данное слово. Не в пример некоторым товарищам.

Ночь была необычайно темной, но машинист паровоза точно рассчитал тормозной путь состава. Предпоследний вагон «золотого эшелона» оказался напротив большого костра, сложенного из сухого верхушечника – верхних, не нужных в строительстве частей дерева. Треск костра гулко разлетался на морозном воздухе.

– Работаем! Работаем, братцы! – подбадривал солдат капитан Соткин и сам вместе с подчиненными таскал ящики.

Солдаты по четверо носили ящики от вагона до саней, с трудом продираясь через глубокий снег. Отблески пламени плясали на пару от натруженного дыхания людей. Мороз больно жалил щеки. Несмотря на лившийся по лицам пот, иней на бородах, усах и ресницах не успевал таять. На какой-то момент Александр Александрович потерял из виду поручика Богданова, который до этого точно специально был всегда у него перед глазами. Поручик, словно почувствовав опасность, исходящую от Соткина, неожиданно куда-то пропал. Ругаясь последними словами, Соткин под колесами вагона перелез на противоположную сторону состава. Но и там Богданова не было.