Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью

Адмирал с Боцисом расположились у карты.

— Ты, Иван Федосеевич, в этих местах плавал, тебе, может, многое знакомо. Ты скажи, ты вот сюда, — Апраксин ткнул в шхеры, — к Борго, не проведывал?

Далматинец хитровато прищурился, черные глаза заискрились смешинкой:

— Как не был, доводилось, прошлую кампанию, ваше превосходительство, токмо вице-адмирал об этом не ведает.

— Што там выведал?

— Покуда издали особых шанцев не видно, кое-где парусники купеческие.

Адмирал прочертил заскорузлым ногтем линию поперек карты:

— Возьмешь бригантин с десяток или поболее, пойдешь в розыск в шхеры, от Биорка до меридиана Гогланда. Под ядра и картечь не суйся. Твоя цель выведать, где што у шведа.

Узнав, что Боцис готовится к походу, Крюйс недовольно морщился, шмыгал носом, но молчал. Первый раз галеры уходили в море без его ведома.

Три недели отряд Боциса рыскал в финских шхерах.

— Кораблей вражеских там нет, — доложил шаутбенахт, — но шведы роют шанцы подле Борго, пушек туда навезли. По нас пальбу открыли. Под берегом транспорта разгружаются. Не иначе припасы из Швеции завозят.

Апраксин слушал, поглядывал на Боциса, переводил взгляд на карту.

— Весной пойдешь в набег к Борго, готовь свои бригантины.

Осень вступила в свои права, как обычно в эту пору, в заливе зарядили дожди, иногда вперемежку со снегом. Неожиданно, без предупреждения в Петербург приехал царь и в этот же день ушел на бригантине к Котлину, посмотреть обе эскадры, корабельную и галерную.

Хитро косил глазом на невозмутимого Апраксина: «Посмотрим, Федор, каков ты моряк на самом деле». Летом царь получил письмо от Крюйса. Вице-адмирал безмерно восхищался новым начальником: «Морское дело здесь в два года так унизилось, что чуть в конец не развалилось, токмо Его Превосходительство великий адмирал зело дивно поступает и своим премудрым разумом, то упалое дело ведал на лучшее учинить таким образом, что дивно есть и невозможно никому поверить».

На рейде царь перешел на «Мункер». По установленному им порядку капитан-командор Петр Михайлов считался командиром «Мункера». Во всех списках он так и обозначался. В его отсутствие кораблем управлял поручик Гельм, когда тот болел, «Мункер» принимал под свою опеку Наум Сенявин.

Обходя на шняве выстроившиеся в линию корабли, Петр впервые остался удовлетворен их внешним видом, порядком на палубах и в помещениях и вообще настроем людей. Сытые, довольные лица матросов говорили о многом. На «Дефаме» в артиллерийском деке царь поманил капрала:

— Заряжай пушку, отстреливайся.

Без заминки одни канониры побежали в крюйт-камеру за картузом, другие тащили ядра, раскладывали фитили, откатывали орудие. Выстрел произвели неожиданно для остальных кораблей. На палубах забегали, поднимали запросные флаги. Довольный Петр поглаживал усики: «Кажись, никто не спит».

Обе эскадры снимались с якорей, уходили к Неве на зимнюю стоянку.

— Надо бы Котлин обустраивать для зимней стоянки. Со шведом утихомиримся, и ты, Федор, начинай промерять глубины, ищи гавань.

Царь нет-нет да и подумывал о замирении с Карлом XII, но Европе это было просто не выгодно, а король и слышать не хотел о мире…

В Петербурге царь напомнил Апраксину о «школярах»:

— Сколь недорослей готово для отправки волонтерами?

Апраксин намеренно откладывал этот неприятный разговор.

— Бояре и князья упираются, как и прежде, Петр Лексеич, хоронят своих чад, жмутся. Десятка четыре набрал, своего племяша отсылаю, где-то по весне, а то летом отправим.

— Петрова сынка старшего? — Петр неплохо знал семейные дела своих друзей-сподвижников.

— Его самого.

Адмирал в Петербурге воочию убедился, что офицеров, и особенно командиров, большая нехватка. Половина бригантин не имела командиров. Приходилось временами, чтобы послать корабль в море, брать командиров с ремонтирующихся судов или назначать командовать опытных боцманов.

В начале весны по санной дороге из Москвы выехала царская фамилия. Ехали царица Прасковья Федоровна, Наталья Федоровна, царевич, все царевны. Их сопровождали Ромодановский, Бутурлин, челядь и большой конвой. Петр решил понемногу осваивать будущую столицу, обживать Петербург, приучать к ней близких.

И теперь-то рядом море, его родная стихия. Как-то сказал Апраксину откровенно:

— Я, Федор Матвеевич, приучаю семейство мое к воде, чтобы не боялись впредь моря. Да и Петербург окружен водами.

Семья, не торопясь, окольными, безопасными дорогами добиралась к Ладоге, а нетерпеливый царь, бросив топор на верфи, глядел в бурливую, стремительную Неву, уносящую последние льдины в залив.