Сири Джеймс - Тайные дневники Шарлотты Бронте

— Написала что-нибудь новенькое, Шарлотта?

Голос брата ворвался в мои размышления. Я моргнула и огляделась, подозревая, что пропустила часть разговора. Фабрики остались позади, мы шагали по открытым голым полям, поделенным бесконечными каменными ограждениями на клетки, подобно шахматной доске. Забавно, что Бренуэлл спросил о литературе, в то время как я грезила о живописи; впрочем, эти два занятия в некотором роде идут рука об руку.

Прежде чем я успела ответить, вступила Эмили:

— Насколько мне известно, Шарлотта уже более года ничего не писала.

— Это правда? — с недоверием обратился ко мне Бренуэлл.

Я задумалась. На самом деле, вернувшись из Бельгии восемнадцать месяцев назад и пытаясь избавиться от тяжести на сердце, я создавала стихи и прозу поздно ночью, украдкой. Теперь с этим будет покончено, поскольку Анна вернулась домой и разделит мою кровать.

— В последнее время я не написала ничего стоящего, — сообщила я уклончиво.

— Почему? — не сдавался Бренуэлл. — Сочинительство пустило в тебе корни так же глубоко, как и во мне, Шарлотта. Ты как-то сказала, что день, прожитый без прикосновения пера к бумаге, для тебя настоящая мука. Признайся, что ты, по крайней мере, вспоминала об Ангрии и своем герцоге Заморне!

Ангрия — воображаемое королевство, которое мы с Бренуэллом изобрели детьми, благоуханный африканский край, именуемый Конфедерацией Стеклянного города. Мы населили Ангрию целой вереницей блестящих и богатых персонажей, которые страстно любили, вели войны, переживали удивительные приключения и были для нас абсолютно реальными. Героем моего детства был знаменитый герцог Веллингтон. Со временем я утратила к нему интерес, но выдумала его сына, герцога Заморну (известного также как Артур Август Адриан Уэллсли, маркиз Дору, король Ангрии). Заморна — поэт, воин, государственный деятель и отчаянный соблазнитель, покоривший мое сердце и дух чередой бесчисленных историй, которые я продолжала с огромным удовольствием сочинять и после того, как мне исполнилось двадцать, до отъезда в Бельгию. По возвращении я не посвятила Ангрии ни строчки.

— Наверное, наш преподаватель в Брюсселе отговорил ее, — предположила Эмили.

Мое лицо вспыхнуло.

— Ничего подобного! Месье Эгер охотно поддерживал мое творчество. Он считал, что у меня талант, и помог мне отточить мастерство. Я узнала от него больше, чем от любого другого учителя. Но он также заставил меня пересмотреть жанр, в котором я писала, в русле моей будущей жизни.

— Каком еще русле? — не понял Бренуэлл.

— Мне двадцать девять лет. Что толку марать бумагу глупыми романтичными бреднями, какие мы сочиняли в юности? В моем возрасте необходимо подрезать крону воображению, возделывать здравомыслие и выпалывать бесконечные иллюзии детства.

Бренуэлл засмеялся.

— Боже правый, Шарлотта! Можно подумать, тебе не двадцать девять, а сто двадцать девять!

— Мне не до шуток. Пришла пора серьезности. Я должна стать практичной и рассудительной.

— Мы вполне можем быть практичными и рассудительными, — вмешалась Анна, — не переставая писать.

— Мы? — Я внимательно на нее посмотрела. — Ты пишешь, Анна?

Мои сестры обменялись взглядами, затем Анна, немного помедлив, ответила:

— Нет-нет… так, пустяки.

Мое любопытство разгорелось; очевидно, Анна писала, но не более меня стремилась обсуждать свои достижения. Однако у меня имелась догадка касательно ее сюжетов. В детстве Эмили и Анна придумали собственный мир и назвали его Гондал. То был мрачный, волнующий, страстный северный край, которым управляли женщины. Сестры запечатлевали приключения своих любимых героев в стихах и прозе. Прошло немало лет с тех пор, как они делились с семьей плодами своих трудов, но я знала, что они тайком шепчутся и получают немалое удовольствие, разыгрывая сцены из гондальской жизни.

— Вероятно, сочинительство у нас в крови, — заметила я. — Никогда в нем не разочаруюсь, и все же мне необходимо найти более полезное и плодотворное занятие. Возможно, однажды нам придется жить собственным трудом, а творчество не приносит дохода.

— Но может приносить, — возразил Бренуэлл с внезапной и загадочной улыбкой.

Он снял шляпу и откинул голову назад, подставив лицо жаркому солнцу.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Эмили. — Ты что-то продал, Бренуэлл?

— Угадала. Недавно я опубликовал четыре сонета в «Йоркшир газетт».

— Четыре сонета! — взволнованно воскликнула я. — Когда же?