Нил Стивенсон - Смешенье

— Когда они защищают нас от солнца, мы благодарим Господа Иисуса Христа, когда нет — вспоминаем, что всецело зависим от покровительства Отца Небесного.

Еда для праздника, принесённая родными заключённых, была сложена на столе в углу тюремного двора под шалашиком из бугенвиллей. По большей части это были плоды урожая, преимущественно тыквы, запечённые с карибским сахаром и манильской корицей, а также разнообразные бобы. Джек предпочитал мягкую пищу с тех пор, как лишился большей части зубов по пути через Тихий океан. Правда, в Гуанохуато он заказал индейцу вставные из золота и резных кабаньих клыков, но они сгинули в недрах Инквизиции вскоре после ареста. Возможно, какой-нибудь альгвазил или монах в эту самую минуту жевал свинину его зубами сразу за стеной, в дормитории Верховного совета Инквизиции.

— Я принимаю ваши извинения и закрываю глаза на вашу лесть, — сказала сеньора де Фонсека. — Дама, посещающая в тюрьме светский приём, организованный мужчинами — к тому же еретиками и нехристями! — должна быть готова к некоторым неудобствам. Потому-то все мужчины стремятся к браку, не так ли?

Наступила долгая пауза, неудобная для упомянутых еретиков и нехристей. С каждой минутой она становилась всё более опасной. Наконец Джек под столом пнул Соломона Руиса в ногу. Тот раскачивался взад-вперёд и что-то бормотал. Когда Джеков башмак коснулся его лодыжки, он открыл глаза и воскликнул:

— Ой, вэй!

Все ахнули, и он быстро исправился:

— Oigo misa! [43] Слышу мессу! ( исп. ).

— Ты слышишь мессу? — оторопело переспросил Диего де Фонсека.

— Misa de matrimonio. [44] Венчальная месса ( исп. ). — Соломон наконец догадался развести молитвенно сложенные ладони и схватить за руку свою якобы невесту, Изабеллу Мачадо, сидевшую справа от него. Девицу эту «жених» сегодня видел впервые, и Джек на мгновение испугался, что он схватит за руку не ту женщину. — Понимаете, мыслями я на мессе в день моего венчания.

— Тогда руки из-под стола убери от греха подальше! — заметил Джек. Слова его не понравились сеньоре де Фонсека, но Мойше, торопясь сгладить неловкость, уже вскочил и поднял чашку с какао:

— За Изабеллу и Санчеса [45] Соломон проходил под официальным именем Санчес. — Примеч. автора , чью помолвку мы сегодня справляем! Да проявит инквизитор снисхождение к Санчесу, да будет его аутодафе мягким, а брак — счастливым и долгим!

За первым тостом последовали другие. Какао лилось рекой, пока церковные колокола не зазвонили к вечерне. Тогда заключенные и гости, встав, нестройной гурьбой двинулись по периметру двора.

Джек слышал, как Мойше объясняет сеньоре де Фонсека:

— Обычай ходить после еды пришёл с севера.

— Из Нуэво-Леона? Но его основали евреи!

— Нет, благодарение Богу. Из областей, где недавно нашли серебро: Гуанохуато и Сакатекаса.

Сеньора поёжилась.

— Бр-р, но там обитают только бродяги и десперадо!

— Зато сплошь чистокровные христиане. После каждой еды они обходят городскую площадь семь раз.

— Почему семь?

— Пять — в честь пяти Ран Христовых, — встрял Джек, — три — в честь трёх Лиц Святой Троицы.

— Но три плюс пять — восемь, — заметил сеньор де Фонсека, включаясь в разговор.

Мойше плечом отодвинул Джека от начальника тюрьмы и его супруги.

— Я не хотел утомлять вас подробностями, но обычай сложился таким образом. Сперва проходили восемь кругов, всякий раз поворачивая направо. Затем четыре раза в обратном направлении, в честь четырёх Евангелий. И наконец, ещё три круга направо, в честь трёх крестов на Голгофе. Потом некий иезуит указал, что пять плюс три минус четыре плюс три равно семи, так почему не ограничиться семью кругами? Никто не принял его слов всерьёз, пока в городе не появился священник, который страдал подагрой и не любил много ходить. Отправили письмо в Ватикан. Через двадцать лет пришёл ответ: расчёты иезуита рассмотрели и нашли верными. К тому времени отец-подагрик скончался, но священник, присланный ему на смену, не посмел спорить с Папой об арифметике, так, что установилась новая традиция.

Мойше выдохнул и замолчал. Молчали и де Фонсека, которых его слова вогнали в глубокий ступор. Лишь через несколько кругов начальник тюрьмы вновь обрёл дар речи.

— Проклятие! — воскликнул он, обмахиваясь пухлой рукой. — Ну и пылища!

(Монахи, которые перед тем подметали двор, принялись вытрясать веники, наполняя воздух пеплом Попокатепетля.)