Нил Стивенсон: Барочный цикл. Книга 8. Система мира

Церемония утреннего туалета была придумана Людовиком XIV и, подобно другим нововведениям Короля-Солнца, возмущала добропорядочных англичан, знавших о ней лишь по страшным рассказам, как версальские придворные продают невинность своих дочерей за право подержать рубашку или подсвечник на одевании монарха. Вот всё, что Даниель слышал об этом обычае до девяти часов утра четвёртого августа, когда посыльный отыскал его в Крейн-корте и огорошил известием, что он, Даниель, вместе с полудюжиной других господ приглашён на первое лондонское левэ герцога Мальборо, которое имеет состояться через час.

«Однако моё собственное левэ ещё не закончено», — мог бы ответить Даниель, вытирая овсянку с небритого подбородка. Вместо этого он велел посланцу ждать внизу, пообещав, что скоро спустится.

Перед домом Мальборо толклись несколько сотен англичан — слегка выдохшийся остаток упоённой толпы, с пением сопровождавшей его вчера по улицам Лондона в подобии римского триумфа, наскоро сымпровизированного неуправляемым плебсом.

Герцог и герцогиня были в Дувре вечером второго. Весь вчерашний день они ехали через Рочестер и другие города, лежащие по дороге к Лондинию, где их встречали только что не королевскими почестями. За это время многие знатные виги успели пристать к процессии, а многие простолюдины — выстроиться на Уотлинг-стрит. У Даниеля даже зашевелились сомнения: что, если слухи, давно распространяемые ториями, верны, и Мальборо действительно второе пришествие Кромвеля? Теперь он пригласил на своё первое левэ Даниеля, который ещё помнил, как ребёнком сидел у Кромвеля на коленях.

Рядом с Сент-Джеймским дворцом, похожим на свалку архитектурных элементов, Мальборо-хауз смотрелся вполне прилично. Ограда дворца, подобно исполинскому железному ситу, впускала одних (в данном случае Даниеля) и отцеживала других. По внешнюю её сторону намело целые человеческие сугробы; любопытствующие жадно глядели внутрь, втиснув между прутьями лица. Выбираясь с помощью слуги из экипажа и идя к парадным дверям, Даниель гадал, многие ли из зевак его знают и мысленно свяжут с безжалостным пуританским военачальником. Среди них наверняка затесалось немало шпионов тори — уж они-то наверняка Даниеля заметили и про связь с Кромвелем вспомнили. Вероятно, с тем его сюда и пригласили: чтобы сделать всей партии тори смутно-угрожающий намёк.

Ванбруг переделывал дворец с расчётом, что герцог останется здесь надолго. Многие работы были ещё в самой грубой стадии, так что слуга вёл Даниеля под лесами, между штабелями досок и кирпичей. Однако чем дальше, тем более завершёнными выглядели комнаты. За герцогскую опочивальню взялись первой, и обновления распространялись от неё к внешним частям здания. Перед резными двустворчатыми дверями работы Гринлинга Гиббонса служанка вручила Даниелю серебряный таз с горячей водой, обёрнутый полотенцем, чтобы не обжечь рук.

— Поставьте рядом с милордом, — сказала она, и двери распахнулись.

Словно жук на леднике, герцог Мальборо восседал в кресле посреди белой огромности своей спальни. Рядом с ним стоял стол. Герцогскую голову покрывала густая щетина: очевидно, сегодня он решил её сбрить. Да и пора было: по слухам, противные ветра задержали их с герцогиней в Остенде на две недели. Даниель, знавший о левэ не больше любого другого англичанина, испугался, что сейчас его попросят намылить герцогу макушку и соскоблить с неё двухнедельную поросль. Однако тут он заметил лакея, правящего бритву, и с непомерным облегчением понял, что обязанности цирюльника возложены на человека опытного.

Из шести приглашённых на левэ Даниель явился последним; это он видел ясно, несмотря на то, что августовское солнце, сияющее на тоннах новой лепнины, слепило глаза. Потолок был таким высоким, что можно извинить натурфилософа, вообразившего, будто фестоны и фризы вырезаны из природного льда.