Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

Тут пришлось сдержаться мне самому. Его ругательство было из тех, какие я не прощал никому. Никому, кроме английского рыцаря Джона Фитц-Рауфа.

— Он помолился, и теперь уже пребывает в вашем христианском раю как убиенный за веру, — твердо сказал я. — Разве он мог ожидать лучшей доли?

— Пресвятая Дева! — наконец призвал рыцарь себе на помощь благую матерь пророка Исы, а не врага людского. — Но зачем такая казнь?!

— Не казнь, а закон тайны, — уточнил я. — Глашатаи не будут громогласно возвещать на площадях Аль-Кудса о начале вашего славного похода. А то, что известно одному тамплиеру, даже сидящему в застенке, через неделю станет известно всем остальным. По нашему разумению, их слова разносит ветер шайтана.

Между тем, рыцарь остановил эфиопов, потащивших тело храмовника из его последнего земного пристанища, и обратился к мертвецу:

— Прости меня, старый Эйдан! Да упокоит Господь твою душу! Буду при имуществе, продам коня и закажу в первом же монастыре вечное поминание.

Когда же храмовника унесли, я напомнил рыцарю, что он вошел в темницу на правах ангела возмездия и воздаяния.

— Только не угрожай тем, кого выберешь. Иначе потом от них же получишь удар в спину, — вдобавок заметил я.

— Только не учи меня, щенок! — огрызнулся рыцарь на мой разумный совет, помянув еще одно животное, не столь мерзкое, как предыдущее.

Он отступил в сторону и огляделся в пустом застенке, будто надеясь увидеть здесь то ли еще одного пленника, с которым забыл поговорить, то ли саму бессмертную душу рыцаря Эйдана.

Больше у него в тот день просчетов не было. Все пленные рыцари, к которым он входил, сначала столбенели и широко раскрывали глаза, а потом, принимали предложение, от которого всякому разумному человеку, оказавшемуся на их месте, было трудно отказаться.

Привожу здесь разом все имена этих воинов, ибо их не найти ни в каких летописях ни на Востоке, ни на Западе, а они достойны упоминания, и не только в заупокойных молитвах, но и в преданиях о славных героях:

Джон Фитц-Рауф, второй сын эрла Рауфа Хэмлорта, Вильям Лонгхед, крестоносец, вместе с рыцарем Джоном служивший иерусалимскому королю Ги Лузиньянскому, а также из франков — рыцари Эсташ д’Авьен по прозвищу Вепрь и Эсташ де Маншикур по прозвищу Лысый, потому как носил плешь на темени с двадцати лет и называл ее «небесной отметиной» (такие отметины — тонзуры — носят христианские монахи), Ренье де Фрувиль, которого остальные называли между собой Красавчиком, но никогда — в лицо, потому как он был пригож лицом, моложе всех и по молодости не в меру вспыльчив, Жан де Брас, Виллен де Нантийоль, Пейре д’Аламон и Ангеран де Буи, получивший прозвище Анги Добряк, поскольку во время осады Иерусалима один из самых молодых воинов султана повис на стене, удержавшись за выступ одной рукой, и вскрикнул от ужаса, а рыцарь Ангеран, уже сбросивший вниз несколько врагов, схватил его за руку, поднял и оставил на забороле [37] Заборола — защищенная каменной кладкой или бревенчатым бруствером площадка, идущая поверху крепостной стены; на ней во время боевых действий находятся защитники крепости. , отняв у него саблю, но не убив. Молодой воин Пророка так и остался в живых по воле Всемогущего Аллаха. Сразу после сдачи Иерусалима великий султан, узнав о поступке франка, отпустил его на все четыре стороны, но тот отказался уйти, настояв на том, что желает разделить участь самых обездоленных пленников и тем послужить Иисусу Христу. Ему выделили одну из лучших комнат в доме рядом с темницей.

Слуги-оруженосцы были набраны из полукровок, родившихся в Аль-Кудсе в пору христианского владычества и говоривших на франкском наречии. До этого дня они служили во дворце султана и были из числа тех, что заслуживал доверия.

Только оруженосец самого рыцаря Джона вышел из пленников, и о нем стоит сказать особо.

Это был рус, родившийся на славянских землях, так далеко на севере, что лето там длится всего одну неделю и напоминает погожий зимний день на Галилейских равнинах.

Других русов я ни видел в своей жизни и, поскольку всегда испытывал сильное желание осваивать чужие наречия, то не раз посещал его в темнице и пытался узнать как можно больше о его языке и обычаях его народа, исповедовавшего ту же веру, что и ромеи , которых франки считают еретиками [38] Франки, исповедовавшие Католицизм, называл православных жителей Византии «схизматиками» (то есть отступниками») или «еретиками». .