Евгений Салиас - Петербургское действо

Разумѣется, это былъ Іоаннъ Іоанновичъ Скабронскій. Старикъ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, прислушивался къ шуму на улицѣ, вздыхалъ, качачалъ головой и думалъ про себя, или же шепталъ тихонько:

— Господи! Да когда же этому конецъ будетъ? Что жъ у насъ вѣкъ вѣковъ такъ и будутъ камедь, да скоморошество разыгрываться, чудеса въ рѣшетѣ представляться!

И умный старикъ, конечно, видѣлъ ясно и глубоко вѣрилъ, какъ и многіе, что теперешній переворотъ самый беззаконный и отчаянный изъ всѣхъ, а новое правительство самое ненадежное и самое недолговѣчное. Онъ помнилъ хорошо, какъ если бы то случилось вчера, переворотъ въ пользу россійской цесаревны. Но тогда свергался младенецъ императоръ и ненавистное иноземное регентство. A здѣсь свергается внукъ Петровъ и законный монархъ, а провозглашается, — и не правительницей, а самодержицей, чужая женщина, иноземка, нѣмецкая принцесса. A покуда подростетъ наслѣдникъ, Павелъ Петровичъ, который теперь младенецъ, что еще придется увидѣть, что еще будетъ! Дѣйство за дѣйствомъ!..

И Іоаннъ Іоанновичъ въ отчаяніи прибавилъ:

— Умирать пора! Хоть и не хочется, а пора! A то хуже въ Сибири умрешь!

Лотхенъ была въ домѣ и, не смотря на сумятицу въ городѣ не смотря на тѣ удивительныя вѣсти, которыя приносились тайкомъ отлучившимися дворовыми, нѣмка была все-таки весела. Она не отходила отъ окна, глядѣла на толпы народа и улыбалась. Но если бы теперь кто-нибудь увидѣлъ ее, то пожалуй бы не узналъ.

На Лотхенъ было великолѣпное, сплошь вышитое серебромъ, бархатное платье, а въ ушахъ, на груди, на рукахъ, сіяли брилліанты и разноцвѣтные камни, въ серьгахъ, браслетахъ, кольцахъ…

Нѣмка была уже три дня на седьмомъ небѣ отъ счастья. И не знала бѣдная хохотунья, что въ людскихъ дома графа Скабронскаго, холопы, испуганные появленіемъ и властью новой «вольной женки» стараго графа, опасаясь за недолговѣчность барина, опасались за завѣщаніе, которое онъ сдѣлалъ въ ихъ пользу. Холопы призадумались! И тотчасъ нашлись двое, самые отчаянные, пообѣщавшіе всѣмъ остальнымъ, не нынче-завтра, отдѣлаться отъ новой барынки, коли не просто дубинкой, такъ ножемъ, коли не во время ея прогулокъ по городу, такъ ночью, въ самыхъ горницахъ ей отведенныхъ…

И бѣдная хохотунья не чуяла, что обречена на смерть! И на какую смерть?.. Ужасную, мученическую…

Василекъ промучилась часа четыре и не выдержала… Она рѣшилась тоже ѣхать, быть около милаго и раздѣлить его судьбу. Въ городѣ уже говорили, что къ вечеру назначенъ походъ гвардіи на Ораніенбаумъ и что, вѣроятно, тамъ и произойдетъ сраженіе между голштинскимъ и русскимъ войскомъ.

— Онъ не пожалѣетъ себя… A если умирать — такъ вмѣстѣ… рѣшила Василекъ.

И княжна спокойно все взвѣсила и обдумала… Она нашла въ шкафу сержантскій мундиръ жениха и надѣла его… Онъ оказался какъ разъ по ней… Черезъ часъ преображенскій сержантъ сѣлъ въ бричку и тихо, спокойно приказалъ кучеру не жалѣть лошадей;

— Иванъ, довезутъ-ли они насъ не кормя до Рамбова?

Кучеръ поручился, что къ вечеру они будутъ на мѣстѣ. На полъ-дорогѣ къ Красному кабачку, верстъ за пять отъ столицы оказался пикетъ и караулъ.

Не приказано было никого пропускать изъ города по дорогѣ на Петергофъ и Ораніенбаумъ… Офицеръ конной гвардіи сначала хотѣлъ было дозволить преображенцу вернуться обратно, но затѣмъ догадался, что имѣетъ дѣло съ ряженой женщиной… Ему показалось это въ такое смутное время — крайне подозрительнымъ… Чрезъ нѣсколько минутъ княжна была арестована при пикетѣ, въ ожиданіи начальства.

За часъ времени на глазахъ княжны, смущенной и печальной отъ неудачи, тотъ же пикетъ вернулъ обратно въ городъ трехъ офицеровъ и съ десятокъ солдатъ разныхъ полковъ, а одного сопротивлявшагося офицера тоже арестовалъ… Въ этотъ денъ только два человѣка проскользнули въ Ораніенбаумъ, покуда еще только шла присяга въ соборѣ,- Шепелевъ и Пушкинъ, — а въ полдень всѣ дороги, въ сторонѣ Петергофа, бши заняты, и сообщеніе прекращено.

Поздно вечеромъ явился гусарскій отрядъ, авангардъ уже выступившаго изъ столицы войска.

Командиръ отряда и Василекъ узнали другъ друга. Послѣдній разъ, что они видѣлись, покойная Гарина дала ему большія деньги, при племянницѣ. Это былъ Алексѣй Орловъ…

Разумѣется, Василекъ была тотчасъ по его приказу освобождена и обѣщала ему вернуться въ городъ. Но едва только гусары, захвативъ и пикетъ, скрылись вдали, — княжна перекрестилась и двинулась за ними… пѣшкомъ, давъ себѣ слово быть хитрѣе и, укрываясь въ лѣсу отъ всѣхъ, тропинками достигнуть Ораніенбаума хотя бы чрезъ сутки!