Роберт Штильмарк - Пассажир последнего рейса

Сразу после начала июльских событий в городе больница стала наполняться беженцами. На вторую неделю белой власти прискакал в больницу конный нарочный с приказом доктору Попову — очистить всю больницу от посторонних и приготовить все места под раненых перхуровских офицеров. Полковник Зуров приложил к приказу личную записку — мол, наконец-то больница, созданная солнцевским владельцем, послужит истинно патриотическому делу.

Попов еще держал в руках предписание белого командования, а перед окнами больницы остановилась очередная телега с раненым. Попов послал фельдшера узнать, в каком состоянии вновь привезенный.

— Вертайсь назад, ребята! — сказал фельдшер угрюмо. — И класть, некуда, и кормить вовсе нечем. Вертайсь!

Провожатыми больного были вроде не деревенские, но и не вполне городские. Правил лошадью прусовский мужик Семен, служивший бакенщиком; за телегой шел подросток лет четырнадцати, а на задке сидела пожилая женщина в темном, все время старавшаяся подправить изголовье у больного.

Возница, услыхав суровые слова фельдшера, запротестовал:

— Ты, мил человек, не того… Ты нам самого доктора представь. Плох наш больной. Еле довезли.

— Сказано: нету местов! — повысил голос фельдшер, но уже сам Сергей Васильевич явился взглянуть, кого привезли. Семена-бакенщика доктор узнал, велел открыть лицо больного. Пораженный видом пациента, даже отшатнулся.

— Из какой тюрьмы? — спросил он отрывисто. — Сразу сказывайте: где подобрали и кто это?

Бакенщик рассказал доктору правду. Дескать, бежал заключенный с баржи смерти, где людей держат голодом неделю. А этот еще и ранен в ногу и плечо. Течением прибило к Нижнему острову, где больной опамятовался и назвал в городе адрес женщины, чья дочь Ольга тоже томится на барже. Когда посланец бакенщика, мальчик Макар сплавал в город и вернулся, больной стал бредить и жар у него сделался сильнее. Бакенщик и Макарова мать на лодке доставили его до Прусова, а оттуда на нанятой подводе сюда, к Попову…

— Как он, говоришь, себя называл? Александр Овчинников? Член партии большевиков?

Макаркина мать испуганно вскрикнула:

— Да не думайте ничего такого, господин доктор, мы с сыном давно его знаем… Ничего такого за ним не водилось…

Семен только руками развел:

— Да сам вроде бы так сказывал, дескать, партейный он. Бумаг при нем никаких. Кличет в бреду Антонину, суженую свою, что ли? Благоволите куда ни то определить его, сделайте милость.

— Милость! Куда ни то! — передразнил доктор. — На, читай, коли грамотный, что мне из города пишут. Полсотни белых офицеров везут сюда, ко мне в больницу.

— Вот эт-то да-а! — протянул в досаде бакенщик. — Везли, значит, человека от тюрьмы и обратно привезли туда же? Что ж, Макарий, коли так, заворачивай оглобли. Только не сдюжит он, не довезем и до Прусова. Зря, стало быть, на солнцевского доктора понадеялись. Прощевайте, господин доктор!

— Стой! — рассердился Попов. — Я те дам «господина»! Для чего я тебе бумагу показал? Чтобы ты понял, какая беда всем больным нашим грозит. И этому твоему партейному тоже… Придется больных в лес перевести, в шалаши, что ли… А пока — мигом его — в приемный покой. Фельдшер — из приемного — сразу во вторую терапию!

Больные в палатах сочувственно покачали головами: плох человек, ежели его сразу — в потерпию!

— Как в лес перейдем — пусть здесь за господами офицерами кто угодно ухаживает! — сердито говорил доктор бакенщику и фельдшеру. — А впрочем, — насмешливо повернулся он к матери Макара, — может, вы бы, сударыня, согласились?

— Да нет, нет, что вы! — залепетала бедная женщина, вконец сбитая с толку. — У нас в Прусове попутчик остался, господин Коновальцев, нам с ним в Кинешму надо…

— А кто мне накормить больных поможет? — опять резко закричал доктор бакенщику. — Больных тащите, а мне их шишками или древесиной питать? Одни солнцевские помогают, а прусовские не спешат!

— Пришлем тебе рыбки, Сергей Васильевич, за твою доброту. Ужо вон с Макаркой мешок доставлю либо сам привезу. А чего иного — не могим. Сам понимаешь, какое сейчас на реке положение. С бакенщицкого поста не уйдешь надолго, хоть покамест и пароходов нет…

Долго не приходил в себя Сашка Овчинников. Он доставил доктору Попову больше хлопот, чем все остальные пациенты из города. Две недели, до конца июля, жизнь еле теплилась в полубесчувственном теле больного Овчинникова. Он не мог взять в толк, почему рядом нет Антонины, а лица все — чужие.