Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Когда империя открылась реформам, в ней начали строить башни с часами, пытаясь таким образом привить османской цивилизации пунктуальность и точность успешного Запада. Эти огромные башни, символ османских реформ, стоят, одинокие, словно маяки, в каждом крупном городе бывшей империи. Очень часто их возводили рядом с мечетью или на той же площади, но по другую сторону. Была в них какая-то двусмысленность, ибо строили их по большей части архитекторы из армянского семейства Бальянов, создатели всех новых султанских дворцов, и другие армяне, их помощники, так что в башнях этих отчасти отразилась двусмысленность отношений между армянами и османами. Армяне были не только народом без собственной страны, но и единственным христианским народом, не имеющим полезных связей в христианском мире; религия и обычаи не давали им стать полноценными османами, и при этом у них не было защитников за рубежом.

Некоторые из возведенных Вальянами часовых башен напоминают минареты, другие — пагоды, но в большинстве своем они похожи на колокольни. Одни построены из дерева, другие, толстые и тяжелые, — из камня; есть такие, что водружены на строения предыдущих эпох — например, на Ворота Кёпрюлю в Стамбуле или на медресе XV века в Мерзифоне. Сами часы нередко выглядят так, будто о них вспомнили в самый последний момент (круглый циферблат вставлен в квадратное отверстие) или напоминают остроконечный гриб, выросший на стенке колодца. И какие бы кусочки османской архитектуры ни были приделаны к этим башням, ни одна из них к ней не принадлежит — и меньше всего общего у них с теми самыми мечетями, вблизи которых их так часто строили. Они стоят рядом, но порознь, словно глухонемой палач и паша, которого он пришел удушить.

Чем больше усилий прилагала империя к тому, чтобы секуляризировать время, чтобы оно измерялось по-новому и было доступно для всех, тем безвозвратнее она теряла свое своеобразие. Чем больше часовых башен строили власти для народа, тем более строптивым и недовольным этот народ становился и тем громче звонил колокол по османскому государству. «Ох уж это турецкое время!» — восклицал Дж. Ф. Фрейзер в 1906 году, ибо попытки измерить время в Османской империи неизбежно наводили на мысли о ее безнадежном отставании. «День начинается с восходом солнца, это 12:00. Однако солнце восходит каждый день в другое время. Поэтому турок, у которого, к счастью, свободного времени полным-полно, регулярно передвигает стрелки своих дешевых австрийских часов, чтобы они шли правильно. Никто никогда точно не знает, который час. Уже одно то, что турки довольствуются таким методом исчисления времени, который просто не может быть точным, если каждый день не переводить все часы в империи, показывает, насколько чужд им один из основополагающих элементов того, что мы называем цивилизацией».

И ничто так наглядно не свидетельствует о потере единства, о появлении частной личности и обособленных институтов и о том, что атмосфера всеобщего смятения, некогда свойственная лишь кратким периодам междуцарствия, теперь господствовала в империи постоянно, как небольшой альманах, в который британский консул в Стамбуле заглянул 9 декабря 1898 года. Он обнаружил, что греки отстают на две недели — по их представлениям, тот день был двадцать седьмым ноября. Болгары и армяне соглашались с греками, но евреи уже давно жили в пятом тысячелетии, а мусульмане — в XIV веке. На дворе был декабрь — или ноябрь, или кислев, или реджеб, или техрен-и-сани. Число — 9-е, 25-е, 26-е или 27-е. По пятницам мусульмане Константинополя прекращали всякую работу, султан отправлялся в мечеть в открытом экипаже. [86] Что говорит о его храбрости, ибо он не сомневался, что рано или поздно его застрелят. По субботам заполнялись синагоги. В воскресенье все представители балканских народов, живущие в столице, — сербы, болгары и греки, а также европейцы из Перы и армяне посещали свои церкви. А в четверг, на французский манер, был выходной у всех правительственных учреждений. Подобный альманах, подумал консул, пригодится «и паше, и раввину; и тому, кто говорит по-болгарски, и тому, кто говорит по-французски; и тому, кто полагает, что солнце заходит в 4:30, и тому, кто уверен, что полдень наступает в двадцать три минуты восьмого».

XIX столетие не было милостиво к османам. На их города словно опустилась серая пелена, и не было уже ни великолепных зрелищ, ни грандиозных процессий, которые могли бы ее разогнать, поскольку средневековая цеховая система распадалась. Даже султанский двор стал менее ярким и более замкнутым, да и военные, одетые в хаки и фуражки, выглядели далеко не так эффектно, как когда-то.