Андрей Степаненко - Еретик

Он уже сделал все, что необходимо.

— Так, нам шевелиться или нет?! — взвыли купцы.

Стрелы хищно засвистели, Симон бросил назад короткий взгляд и убедился, что все идет, как надо. Похожие друг на друга, как две капли воды, убийцы стремительно и метко поражали небольшой участок дороги в нескольких шагах позади колесницы.

Крестьяне изумленно переглянулись.

— Что они делают?

Симон улыбнулся. В таком же недоумении был и Досифей, когда проткнул сидящего за столом Симона остро отточенным посохом, а через мгновение обнаружил его рядом с собой.

— Что… не получается?

Убийцы впились в Симона оторопелым взглядом, переглянулись, выпустили еще по стреле, но и они ушли туда же, в дорожную пыль.

— Даже не пытайтесь, — покачал головой Симон, — толку не будет.

Убийцы снова переглянулись, быстро спешились, вытащили короткие мечи и, стараясь не смотреть Симону в глаза, начали приближаться.

«Крепко их Кифа заморочил…» — отметил Симон и нехотя спрыгнул с колесницы. Он понимал, что погруженный в морок человек будет идти до конца, — пока не снимешь.

— Смотреть сюда, — поднял он руки, — у меня две руки. Вас — двое. Вы — мои руки, и я вас роняю.

Он опустил руки, и убийцы рухнули в пыль.

— Теперь я пошевелю пальцами…

Бедняг подкинуло, и все их конечности заходили ходуном. Однако в глазах так и светилась жажда убийства.

— Ну, и что с вами делать? — вздохнул Симон.

Он уже видел: Кифа поработал на славу.

Симон знал, если не снять с них наваждение, они так и будут ненавидеть и преследовать его, не в силах объяснить себе, зачем это делают, а потому придумывая тысячи оправданий. И будет все это длиться, может, неделю, а может быть, и целый год, — пока само не отвалится. Ему это было не надо, но тратить время на исцеление, не зная наверняка, как именно Кифа это сделал…

«Наложить новый морок — поверху?»

Это было не слишком этично, однако время экономило.

— Хорошо, — по очереди заглянул он в одинаково полыхающие ненавистью глаза, — сейчас вы увидите знамение… Ну… например, я подожгу небо. На счет три.

Он бросил взгляд за спину. Уже опомнившиеся крестьяне с ужасом в глазах нахлестывали ревущую от боли четверку наказанных господ, однако те, — такие же перепуганные, как и седоки, — с места сдвинуться не могли. Негромкое приказание Симона «стоять» было не в пример сильнее страха и боли. Симон сокрушенно покачал головой и снова повернулся к убийцам.

— Раз… два… три!

Над головой полыхнуло, и Симон даже рассмеялся от удовольствия. Поверить самому в собственный морок это было забавно, да и в глазах убийц уже не было ни ненависти, ни жажды чужой крови — только ужас.

— Кто вас послал? — поинтересовался он.

Он знал: если ответят, половина дела сделана.

— И… и… Ирак-лий, — синхронно выдохнули братья.

— Как так — Ираклий? — опешил Симон.

Рассеченный солдат, странное задержание сразу после казни, а главное, отданная в руки имперского чиновника желтая четвертушка с заветным именем — все это встало перед глазами, как наяву. Симон глотнул, поднял глаза в небо и обмер: оно горело — в точности по его слову. И точно так же, как и двадцать восемь лет назад, в тот день, когда он потерял Ее.

«Неужели это — Она?!»

Симон медленно развернулся, набирая скорость, двинулся вперед, к запряженной братьями-купцами колеснице, и крестьяне брызнули в стороны, а он взлетел наверх, к вожжам.

— Пошли-и-и! — яростно щелкнул он кнутом над могучими затылками братьев. — Пошли-пошли-и-и!

И купцы вздрогнули и рванули вперед — так, словно за их спинами сидел не человек, а покрытый седой, воняющей псиной шерстью оборотень.

— Шевелись, родимые! — почти рыдал Симон, безостановочно щелкая кнутом. — Я вознагражу!

«Как я мог не понять этого сразу?!»

Когда небо вспыхнуло, только что возбужденно лопотавшие за угощением варвары мгновенно умолкли, задрали бороды вверх, и стало так тихо, что Ираклий услышал собственное отчаянно колотящееся сердце. Точно такое же знамение он получил в тот день, когда лично вырвал Елену из рук этих жутких монахов.

А потом завизжали женщины.

— Где Симон?! — мгновенно опомнился Ираклий.

Командир гвардейцев тут же вскочил, отдал яростное приказание своим людям, но Ираклий уже видел: без толку, — Симона здесь нет.

«А что если он — один из тех монахов?»

Ираклий застонал, вскочил и бросился к своей колеснице.

— Рассредоточиться по всем дорогам! — на ходу приказал он, взлетел на колесницу и ухватился за вожжи. — Симона убить! Любой ценой! Любой! Вы слышали?!