Андрей Степаненко - Великий мертвый

Мотекусома видел, что поступает правильно, и жертва Иц-Тлакоча принесла обильные и добрые плоды. Один за другим кастилане миновали самые богатые, самые привлекательные города, опасаясь даже ступить на берег, на котором их ждали регулярные части Союза племен.

Более того, там, в Черном доме Мотекусома ясно увидел, что кастилане гораздо более уязвимы, чем это кажется на первый взгляд, что боги просто играют ими, — как мячом. И только в конце подаренного священным грибом путешествия по слоям Божественного Бытия Мотекусома почуял опасность. Но — странное дело — эта опасность исходила от своих.

Он попробовал уйти глубже, стараясь понять, кто именно опасен, но будущее не хотело раскрывать всех своих секретов, и он разглядел только одно: в центре водоворота надвигающихся перемен уже теперь стоит женщина — родовитая, сильная и очень опасная.

Мотекусому это озадачило, а затем и встревожило. На всей земле мешиков наиболее родовитой, а, следовательно, опасной была одна женщина — дочь прежнего правителя и… его главная жена с титулом Сиу-Коатль. Древняя кровь Женщины-Змеи, делала ее в глазах простых людей на голову выше, чем любой из ее окружения, включая собственного мужа.

Мотекусома мысленно перебрал все, что узнал о своей жене за много лет супружества, и только пожал плечами. Чтобы подозревать ее в чем-то дурном, нужен был повод, а как раз повода она никому не давала. Никогда.

В гавани Сан-Хуан де Улуа кастильцев поджидали все те же вооруженные мавры, и Кортес два дня проторчал на рейде, яростно обсуждая с капитанами их общее будущее. Из составленной Грихальвой карты следовало, что севернее Улуа есть лишь одно удобное для стоянки место, а дальше — ни городов, ни жителей, ни бухт. На этом побережье, да и вообще в жизни, их более не ждало ничего. Так что, когда на третьи сутки здешние мавры перестали показывать свой гнев и выслали две пироги, сердце Кортеса подпрыгнуло и заколотилось вдвое чаще. Это был шанс.

Безо всякой опаски изукрашенные пироги пристали к увешенному флажками и знаменами судну Кортеса, и мавры, одетые в красивые, расшитые цветными нитками рубахи, поднялись на палубу, осмотрелись и, все, как один, сложив руки на груди, встали у борта полукругом.

— Татуан! — громко произнес один, самый старший.

Кортес двинул Агиляра в бок.

— Переводи…

— Я… не понимаю, что он сказал… — выдавил Агиляр и, попытавшись наладить контакт, быстро зашепелявил.

Мавры переглянулись и пожали плечами. Они не понимали ни слова.

— Попробуй еще… — прошипел Кортес.

Агиляр снова забалаболил — без толку.

Внутри у Кортеса все перевернулось. Единственный шанс понять, что происходит на побережье, безвозвратно ускользал из рук.

— Татуан? — послышался за спиной мелодичный голос, и Кортес резко развернулся.

С кормы, в обнимку с корытом, полным выстиранного белья сеньора Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро к нежданным гостям двигалась взятая по договору юная, лет пятнадцати рабыня. На ходу ткнула пальцем в сторону Кортеса, что-то резко и быстро проговорила и, покачивая бедрами, прошла мимо.

— А ну, постой! — ухватил ее за плечо Кортес и развернул к себе. — Ты, что, понимаешь?

Сарацинка оторопело моргнула.

— Это Марина, — вмешался Агиляр. — Она табаскский знает. Можно вдвоем переводить!

У Кортеса словно гора упала с плеч.

— Ну, так переводите, черт вас дери!

Иш-Тотек, военный правитель провинции Улуа рассматривал кастиланское ожерелье долго, очень долго. Прозрачные зеленоватые камушки необычайно сильно напоминали священный нефрит, но были раз в двадцать чище и прозрачнее самого лучшего камня в его коллекции.

— Так, говоришь, у них этого много? — поднял он глаза на вернувшегося с кастиланской пироги посланца.

— Целые связки, — уверенно кивнул тот.

Иш-Тотек досадливо крякнул. Соблазн игнорировать приказ Мотекусомы и разрешить четвероногим высадиться на берег для торга был огромен.

— Значит, кастилане говорят, что они — купцы… — все еще не решаясь переступить через волю главного вождя Союза, пробормотал он.

— Да, — кивнул посланец. — Но товары у них действительно есть. Хорошие товары. И много…

— Ладно. Завтра я сам на них посмотрю, — понимая, что нарушает закон, досадливо крякнул Иш-Тотек и уже на следующий день поднимался на борт высокой, определенно склеенной из досок пироги.

Внимательно огляделся и заинтересованно хмыкнул: такого он еще не видел. Паруса были подвижны, — закрепленные канатами реи при каждом дуновении ветра со скрипом сдвигались со своего места.