Сергей Алексеев - Возвращение Каина (Сердцевина)

— А почему вы рисуете ее? — Кирилл встал напротив полотна. — Ваша натурщица совсем другая. Здесь же… незнакомка.

— Так получается, — бросил старик и пошел наливать воду в чайник. — По-другому не выходит… Какой нынче век, знаешь?

— Ужасный.

— Правильно, нынешний век — век жестокого романтизма, — определил он. — Или век безжалостного реализма. Я несовременный художник, отсталый, консервативный… Поэтому пишу женскую красоту, а не то, что вижу своими глазами. А истинную красоту ты у меня отнял!.. Ладно, снимай плащ, будем пить чай. Кстати, где ты так уделался?

— Это меня уделали! — усмехнулся Кирилл.

— Погоди! — вдруг насторожился старик. — Повернись к окну! Лицом к окну!

— Зачем?

— Повернись!

Кирилл бросил плащ в угол и повернулся. Старик зашел с одного бока, с другого, швыркнул носом.

— Я тебя вот так и напишу. Время есть?

— Сегодня?

— Вообще спрашиваю. Хотя бы два сеанса часа по три?

— Нет времени, завтра уезжаю, — сказал Кирилл.

— Тогда буду писать сегодня, согласен?

— Сегодня — пожалуйста! Вольный как птица!

— Не бойся, я напишу современный портрет, — успокоил старик. — Умрешь, а люди посмотрят и скажут — это человек ужасного двадцатого века. Садись за стол, только лицом к окну. Делай что хочешь, я тебе не помешаю. Только сначала поужинаем. Я с утра ничего не ел.

— У меня в чемодане случайно оказалась куча продуктов, — признался Кирилл. — Я тоже с утра не ел…

— Чего же молчишь? Доставай!

Кирилл открыл чемодан и стал выметывать колбасу, банки с сосисками, булочки в целлофане, печенье — то самое, что любила Аннушка. Старик это заметил, взял в руки хрустящую пачку, повертел в пальцах, печально покачал головой — помнил…

— А виски? — Кирилл выставил бутылку. — Надо отметить век безжалостного романтизма.

— Я не буду, — отказался старик. — А вот Надя выпьет. Она устала, видишь, как крепко спит.

Кирилл опасался смотреть в сторону постели с соломой: неизвестно, что больше притягивало взгляд — обнаженная спящая девушка или солома…

— Нельзя ли ее прикрыть? — спросил Кирилл.

Старик взглянул на него искоса и будто бы усмехнулся.

— Разбудить, а не прикрыть, — он потряс Надю за локоть. — Надежда! Вставай, Надежда, не смущай молодого человека.

— Николаич, мы же договорились, — сонно и устало пробормотала Надежда. — Я после ночной… Спать хочу.

— Знаю, милая, — виновато сказал старик. — Да вот пришел молодой человек, посмотри.

Она привстала, выглянула из-за полотна.

— Доброе утро, — склонился Кирилл. — Капитан Ерашов, честь имею!

— Капитан? — переспросила она. — Понятно… А я думаю, почему у него такое лицо?

— Какое — такое? — Кирилл резал колбасу. — Хотите сказать, выразительное?

— Мужественное, — обронила Надежда и потянула с веревки огромную шуршащую цыганскую шаль. — Ты хочешь написать его, Николаич?

— Давно хочу, — признался тот. — Он завтра уезжает…

Она закуталась в шаль, сунула ноги в тапочки и вышла к столу.

— Прошу! — пригласил Кирилл, ощущая прилив жара от ее близости. — Хотите виски?

— С удовольствием, — Надежда села в кресло, посмотрела бутылку. — Вы что, капитан дальнего плавания?

— Нет, я капитан Российской Армии!

— Ах, вы — военный! — засмеялась она. — А я думаю — почему такое лицо?

— Какое? Мужественное?

— Надежда, не шали, — предупредил старик. — Не обижай молодого человека.

— Николаич, разве можно обидеть капитана? — Надежда встряхнула волосы, выдернула соломинку. — Он сам кого хочешь обидит, правда, капитан?

Кирилл подал ей фужер с виски.

— Да, это правда, — признался он. — Однажды я чуть не застрелил вашего художника.

— Вот видишь! — снова засмеялась Надежда. — А ты говоришь… Поэтому у вас, капитан, лицо профессионального убийцы, если говорить с точки зрения безжалостного романтизма. Ну а если обыкновенно, из соображений соцреализма — вы мужественный человек. Ваш тип очень нравится женщинам, правда?.. Давайте выпьем!

— Тогда и я выпью, — вдруг сказал старик. — Молодой человек, ты хотел застрелить меня из-за прекрасной незнакомки?

— Да, — просто ответил Кирилл. — Был момент… Теперь я глубоко раскаиваюсь.

— Прекрасно, капитан! — восхищенно промолвила Надежда. — Вы хотели убить его из-за женщины? Николаич, я тобой горжусь!

— Я показывал тебе холсты, ты должна ее помнить, — старик выпил. — Теперь ни холстов, ни прекрасной незнакомки…

— Да не кисни ты, Николаич! — подбодрила его Надежда. — И не скромничай. Если тебя еще хотят застрелить молодые мужественные капитаны — все в порядке. И вообще, тебе изменяет такт, господин живописец. В моем присутствии ты восхищаешься другой женщиной.