Людмила Третьякова - Рассказы веера

Говоря по правде, ни тому ни другому официальный развод был не нужен. Любовь Ивановна сразу же много потеряла бы в своем статусе и материальном положении. Про графа и говорить нечего: возможно, он мог убить жену, но разлюбить – никогда.

У них оставалось одно: разъезд – спасительный и, надо сказать, популярный способ для многих не портить друг другу жизнь окончательно. А для таких однолюбов, как Григорий Александрович, это и еще надежда рано или поздно вернуть себе свое сокровище.

...Вероятно, писем с берегов Невы на берега Сены было отправлено немало: с уверением в любви, в безумной тоске по ней и даже с непривычной для графини укоризной. Но все напрасно. Она не отвечала. Зато писали другие, свидетели ее веселой жизни. А то, что это были не досужие сплетни, не наветы, продиктованные злыми чувствами, Григорий Александрович догадывался.

Он обратился к начальнику III Отделения собственной его императорского величества канцелярии, по влиянию – второму лицу в государстве. Когда-то, во времена Пушкина, эту должность занимал небезызвестный А.X. Бенкендорф, а теперь – генерал-адъютант, князь Василий Андреевич Долгоруков.

Можно представить себе то ужасное чувство стыда, неудобства, растерянности, которые испытывал Григорий Александрович во время визита к главному полицейскому Российской империи. По сути, он расписывался в том, что его негласный спор с обществом, отвергнувшим Любовь Ивановну, был им проигран! Друзья и знакомые предупреждали – он не слушал. Сестры стояли на коленях – он просил их не волноваться, убеждал, что они оценят его избранницу и поладят с ней. И вот теперь он просит полицейское ведомство вернуть ему жену.

Бумага на имя князя Долгорукова сохранилась. Остались и черновики. Даже спустя полтора столетия чувствуется, с каким трудом все это писалось. Многие фразы исправлены или даже густо вымараны. Видимо, граф старался составить свое прошение в обтекаемых фразах, но этого не получалось. Надо было о своих претензиях к жене писать прямо, откровенно, иначе и нечего рассчитывать на помощь официальных лиц.

Вот текст прошения:

«В июне сего 1865 года жена моя, графиня Любовь Ивановна Кушелева-Безбородко, с моего согласия поселилась на некоторое время за границей.

Убедясь, что дальнейшее пребывание моей жены в чужих краях не приносит ей никакой пользы, но служит только к совершеннейшему разъединению нас, и видя, что в последнее время образ графини, окружившей себя разными личностями безо всякого умственного и нравственного образования, – не способствует ее званию и положению и что она все более и более уклоняется от тех строгих правил, которыми должна руководствоваться всякая благовоспитанная женщина (можно представить, как хмыкнул Долгоруков от пассажа про строгие правила и благовоспитанность. Но граф считал свою жену именно такой. Она лишь «уклоняется», подпав под соблазны Парижа. – Л.Т .), я счел необходимым в предупреждении вредных от такого образа жизни для нее и для моего имени последствий просить ее еще в минувшем году возвратиться в Россию для совместного со мной сожительства».

Вот так: граф согласен на то, что после парижских гастролей супруги он снова станет посмешищем, – пусть, лишь бы Любовь Ивановна приехала домой и в их особняке на Гагаринской набережной все вернулось бы на круги своя. Он был готов все забыть и все начать сначала.

Смейтесь! Разве вам не приходилось встречаться с чем-то подобным? «Непростительны поступки лишь тех, кого мы больше не любим». Эта мысль когда-то была произнесена на берегах Сены, откуда Григорий Александрович все продолжал ждать известия.

...Прошло еще пять месяцев. Любовь Ивановна по-прежнему не давала о себе знать. Граф волновался и винил посольских работников в нерасторопности.

«Я осмеливаюсь вторично утруждать ваше сиятельство покорнейшей просьбой снестись с посольством нашим в Париже и потребовать от него немедленного доставления отзыва жены моей о ее возвращении в Россию для совместной со мной жизни. Я не получил уведомления, какой ею дан отзыв по этому предмету».

Долгоруков послал срочную депешу, и наконец-то от графини Кушелевой-Безбородко были получены объяснения.

Очень умно, логично, кратко написаны все бумаги Любови Ивановны. В них нет многословия, не идущих к делу подробностей, чем всегда грешат женщины, и только раздражает тех, кто по долгу службы вынужден вникать в их излияния.

Чувствуется, однако, что «соломенная вдова» наняла помощников, хорошо знающих законы Российской империи. Даже забавно! Каждое пояснение своих поступков у нее сопровождается указанием статьи и пункта, которым они соответствуют.