Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

— А!..

Керенский решительно шагнул в сторону соседнего зала.

Сведения из Петрограда были и вовсе неутешительны.

В столице забастовали заводы: Путиловский, Лесснера, Нобеля и другие. На Выборгской стороне рабочие вышли на улицу, требуя немедленно передать власть из рук Временного правительства Всероссийскому центральному исполнительному, комитету Советов. Большевики сперва пытались придать демонстрации мирный характер, но к вооруженным рабочим отрядам стали присоединяться отдельные воинские части, а из Кронштадта прибыли моряки. Положение и столице весьма напряженное. Можно ожидать всеобщего вооруженного восстания против Временного правительства, за власть Советов…

Керенский, крикнул:

— Искрограмму Корнилову: снять с фронта и перебросить в Петроград кавалерийские, казачьи и механизированные части!..

Боголепов–Южин откозырял, но веки, прикрывающие его холодные глаза, дрогнули: отозвать войска с позиций, оголить фронт! На это не решался даже царь Николай, когда под удар революции было поставлено самодержавие в России! Сердце офицера–патриота остановилось. Но Боголепов–Южин, член монархической организации «тридцать три», видевшей свою единственную задачу в восстановлении абсолютной монархии, быстро овладел собой. Что ж, министр–социалист, очевидно, прав: лучше впустить в Россию немцев, нажели отдать власть черни и большевикам…

Керенский спросил:

— Когда есть поезд на Петроград?

— Поезд на Петроград, ваше превосходительство, — Боголепов–Южин уже не решился сказать «господин министр», — вечером!..

— Черт!

— Но, предвидя, что вы будете спешить, ваше превосходительство, я приказал приготовить аэроплан.

У Керенского задергалась щека. На аэроплане он еще никогда не летал. Это было… страшновато.

— Но… — неуверенно произнес он, — ведь авиапарковцы все большевики!..

— Я подумал об этом, ваше превосходительство! На том берегу Днепра, в Дарнице, находится бельгийские и французские авиамастерские. Вас ожидают там. Аэроплан — бельгийский. Пилот — француз…

— Ах, бельгийский… Француз…

Это успокоило министра. В конце концов, когда–нибудь придется же попробовать: наука и техника неудержимо двигалась вперед. Отечественная авиация не внушала министру доверия, но иностранная…

— Машину! — приказал. Керенский.

И он чуть не бегом двинулся через сиреневой зал.

— Куда же вы, Александр Федорович? — бросился за ним Терещенко. Первой его мыслью было: коллекцию из полутора тысяч шедевров живописи надо немедля вывезти за границу, в нейтральные страны или в США…

— Аэроплан — двухмоторный, биплан, четырехместный, — тихо информировал Керенского Боголепов–Южин.

— Ах, так? — Керенский остановился на пороге. — Я беру вас с собою, господа!

Грушевский, Винниченко, Петлюра растерянно переминались с ноги на ногу. Они не знали, что сообщил капитан Керенскому, не понимали, что тот собирается делать и куда же он так внезапно заспешил.

Керенский размышлял. Сперва перевес был на его стороне, затем — на стороне Центральной рады, потом шансы сравнялись. Но события, назревавшие в Петрограде, снова лишили его, Керенского, каких бы то ни было преимуществ…

Нет, рвать с Центральной радой в настоящий момент было неразумно.

Он сказал:

— Кое–какие… события требуют моего присутствия в столице, господа. Я… гм… вылетаю сейчас на аэроплане… — Он на миг запнулся. — Прощайте, господа…

— А… как же мы?.. А наш договор?..

— Я… гм… оповещу вас по телеграфу. Ведь мы не выставили категорических возражений против наших домогательств… Но и не дали на них окончательного согласия, — поспешно добавил он. — Мы еще вернемся к этому вопросу, господа… при условии, что все будет одобрено Учредительным собранием.

Взглянув на постные физиономии представителей Центральной ради, Керенский счел нужным и подбодрить:

— Восстание здесь будет… ликвидировано! — Улетая, он мог это обещать спокойно. — Но общими силами, само собой: против большевистской опасности мы должны быть едины! — Он не мог устоять перед соблазном произнести на прощанье хотя бы короткую речь. Сунув руку за борт френча, он провозгласил; — Пусть это будет символом нашего единства в деле революции и войны! Мы удовлетворим ваши требования, господа, при условии, что украинизированные части пойдут в наступление. Пятьдесят тысяч немедленно на линию Збараж–Скалат! Приветствую вас, господа!

Он пожал руки Грушевскому, Винниченко, Петлюре. Руки у них были влажны, пожатия вялы. Лица у всех троих осунулись.