Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Остановившись в дверях и явно ища повода сцепиться с офицерами, Нарцисс запел:

Захожу я в ренскую, сяду я за стол,

Скину я хуражку, кину я под стол.

Спрошу я милку: «Что ты будешь пить?»

А вона говрить: «Ахвицеров бить…»

Это был недвусмысленный вызов, и подвыпившие офицеры стали хвататься за кобуры.

А Нарцисс орал, паясничая:

— Руси веселие — пити и бити! Да здравствует свобода пития и бития на Руси! Заходи бесплатно, патриот до победного конца! Мать–анархия всех угощает!

Молодчики, сгрудившиеся вокруг атамана, уже вытаскивали из карманов кастеты и финки.

Но неминуемый инцидент с неизбежной кровавой развязкой не успел разыграться, так как в эту минуту общее внимание привлекла процессия, спускающаяся со стороны Владимирской и уже приблизившаяся к коллегии Павла Галагана. Собственно, это была не процессия — маршировала какая–то воинская часть.

— Хлопцы! — охрипшим вдруг от волнения голосом закричал Харитон. — Передавай скорей по цепочке Василию Назаровичу: юнкера я идут!

Харитон засуетился, перекинул берданку с руки на руку, заглянул в ствол, даже подул в него, подтянул штаны и вообще стал производить массу лишних и совершенно ненужных движений.

Но тревога была ложная: шли не юнкера.

Юнкера, правда, тоже шли, но их было здесь совсем немного, только конвой, а под конвоем плелся разношерстный солдатский сброд. Это была просто толпа, и двигалась она не спеша, лениво шаркая сапогами и бутсами. Состояла толпа преимущественно из обтрепанных пехотинцев, но попадались и лихие кавалеристы, даже казаки с лампасами и огромными чубами торчащими из–под сдвинутых набекрень фуражек, были и матросы в полосатых тельняшках и широченных клешах — каждый шириной с добрую юбку.

Вели дезертиров. Их захватили во время облавы на Галицком базаре и теперь гнали на Киев–второй, к воинской рампе, чтобы погрузить в эшелоны и прямым ходом — на позиции, на пополнение поредевших фронтовых частей.

Публика на тротуарах реагировала по–разному. Кто мрачно поглядывал, кто проклинал то ли бога, то ли царя, то ли всероссийскую революцию. Офицеры возле Карантбайвеля вопили:

— Изменники! Продались Вильгельму и Францу–Иосифу!

Из театра Бергонье выбежал Боженко. Он отвечал за охрану собрания. В руке Боженко держал наган со взведенным курком.

— Тьфу? — плюнул о сердцах Василий Назарович, сразу увидев, что никакая опасность собранию не угрожает. — Что же вы, хлопцы, зря панику подымаете?

Он осторожно спустил курок и спрятал револьвер во внутренний карман: ему, деятелю столь мирной организации, как Центральное бюро профессиональных союзов, носить оружие не разрешалось.

Но излить свое негодование (меньшевики только что завалили и третью большевистскую революцию — о немедленном прекращении войны, — проведя решение о поддержке войны до победного конца) Боженко должен был. Он крикнул, обращаясь к дезертирам:

— Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!

Этими словами как раз и заканчивались предложенная от имени большевистского комитета резолюция, которую меньшевики даже не дали дочитать до конца, устроив в зале обструкцию.

В толпе офицеров призыв Боженко вызвал возмущение, и они двинулись было, чтобы тут же проучить нахала и бунтовщика. Дружинники защелкали затворами.

Но инцидент с неминуемой кровавой развязкой не разыгрался и на этот раз. Какая–то сумасшедшая автомашина полным ходом летела с горы, оглушительно сигналя, чтобы все поскорее убирались прочь с дороги.

Это был легковой «рено» полевой службы Красного Креста, о чем свидетельствовали большие красные кресты на дверцах. Сотню таких автомобилей получил Юго–Западный фронт в подарок от Франции, но перевозить в них раненых было невозможно, так как санитарные носилки в машину не влезали. В народе эти автомашины прозвали «сестровозами», потому что в них главным образом, между попойками и дебошами, катались по городу загулявшие земгусары с сестрами милосердия. Так было и сейчас: в ландо — «сестровозе» развалилось два земгусара, две сестры милосердия сидели у них на коленях.

Этого Харитон стерпеть не мог. Крикнув Даниле: «А ну давай, перехватывай!», он выбежал на мостовую.

Данила машинально побежал следом, тоже с берданкой наперевес.

Оба они чуть не попали под колеса, водитель едва успел затормозить.

— А ну вылазь, золотари со своими потаскухами! — кричал Харитон. — Пехтурой дойдете, ноги не отвалится.