Антон Дубинин - Выпьем за прекрасных дам

— Никто… отче. Хуже чем никто.

— Зачем же вы так сделали, брат, если сознаете, что не имеете подобного права?

— Отче, я… Оно само случилось. Я… иначе не мог. Это ведь истина!

Расскажи мне, что такое есть истина, едва не спросил Гальярд язвительно — и вовремя спохватился на начале пилатовской фразы. Вот ведь, едва не сморозил — даже сам испугался! А может — Гальярда на миг охватило морозом священного — может, таков был знак от Господа?

Если Ему не веришь — будешь рядом с теми, кто Ему не поверил, на всякий случай предупредил недовольный Гильем Арнаут. Думаешь, Господь скорее будет говорить через нелюбящего тебя, чем через любящего юношу? Интересно бы знать, монах, почему ты так скверно думаешь о своем Господе.

— Раз уж ты от лица Господа обещал… Придется исполнять.

— Мне?

— Ты-то тут причем? Господу! А тебе придется… другое. Вот что, возлюбленный брат, чаша терпения моего переполнилась. Вернувшись в собор, после вечерни пройдите в нашу келью и готовьтесь…

Наконец-то не я его, а он меня, даже радостно подумал Антуан. Это намного правильней. Это только верно. Это куда спокойней и куда менее больно, чем наоборот…

— И готовьтесь перебелять все протоколы на Эрмессен де Капулет, — сквозь зубы выговорил Гальярд, жестом отвечая Франу — мол, иду, подождите! — Чтобы к завтрашнему утру все материалы на нее были готовы и… и страницы пронумерованы. Полагаю, что будет ей пожизненное. Ясно? Думаете, я не замечаю, как вы в своих, гм, душевных страданиях пренебрегаете секретарскими обязанностями? А нам с бумагами Эрмессен некогда теперь возиться. Завтра же начинаем допросы Грасиды Сервель. Я думаю, дважды в сутки будет достаточно…

И еще бы ему покаяние за суетное пение, подумал Гальярд, стуча палкой по каркассонской мостовой. Лучше уж от меня, чем в Чистилище… В воздухе потрясающе пахло липами. А ведь май наступил, уже целую октаву как май! Приближается очередная годовщина смерти отца Гильема, а Гальярду — чудо-то какое — не больно. Он думал, думал — какой сегодня праздник? А вот, оказывается, что за праздник. Эпикурейское наслаждение, отсутствие боли.

Бог с ним, с покаянием — он расслышал: Антуан мурлычет себе под нос не что иное, как Пруйльский гимн.

Пусть поет мальчик, с неожиданным благодушием подумал он. Пусть поет сколько хочет и что хочет — хоть про сраженных вал. И пусть смеется сколько ему угодно, как те Иордановы новиции, которых вдруг разобрало на Комплетории. Когда один из старых братьев стал их осуждать, а Магистр Иордан его перебил сурово: мол, пусть смеются — много причин радоваться у того, кто освобожден от рабства дьяволу!

Сеть расторгнута, и мы избавились.

У христианина столько есть в жизни причин для радостного смеха!

— Пойте громче, брат, — подбодрил он, с наслаждением глядя в прочерченное алыми облаками праздничное небо над каркассонским сите. — Сегодня и впрямь есть чему радоваться.

У самых ворот двора каноников Гальярд вспомнил об еще одном не отданном долге. На этот раз — долге не справедливости, но любви.

— Если она действительно покается, Антуан… Я буду в долгу у тебя. Подумай, какого бы ты хотел от меня подарка — как от отца или как от брата, — сообщил он опешившему юноше.

Антуан же увидел перед собою того, кто ночевал с ним в виноградарском домике; прекрасного и настоящего, о котором мечтал всю жизнь… Того, кто с самого начала ужасного процесса словно исчез, отстранился, устранился, так что Антуан уже начал думать, что и не встречал его никогда — сам себе придумал, исказив истинный образ сурового наставника. Гальярду на лицо падало солнце, он щурился — остатки волос коронкой вокруг тонзуры были рыжеватыми. И первый раз в жизни его вчерашний новиций ясно увидел, что лет тридцать назад тот был настоящим мальчишкой. Может быть, даже… может быть… Но дальше «может быть» его влюбленная в старшего мысль все-таки не пошла.

— Да, да, что тебе будет угодно, чтобы только уставу не противоречило. И еще — не хотелось бы давать тебе диспенсацию от уже назначенных наказаний, а из остального выбирай, — попросил Гальярд, особенно лихо облокачиваясь на ограду. Приятно все-таки, в конце концов, быть сказочным волхвом! Дарителем благодатей… Гильемом Арнаутом.

— Я уже знаю, — быстро сказал Антуан — и Гальярд тут же пожалел, что не запретил ему также просить видеться с девицей. Потому что этого Гальярд ему дать не мог, более того — считал, что пока подобный дар подобен отраве. А вовсе не полынному горькому настою, которым парню некогда лечили живот.