Александр Корделл: Мечты прекрасных дам

От одержимости дьяволом до сказок о лисе, столь популярных в китайском фольклоре, – всего один шаг.

В Древнем Китае боготворили лису, верили, что она обладает сверхъестественным даром превращаться в другие существа. Контакт с ними считался опасным, поскольку душа животного, войдя в человеческое тело, могла жить более тысячи лет, меняя свое вместилище. Лисы имели склонность к красивым женщинам, используя их чрево для путешествий во времени.

Вера в то, что лиса может овладеть человеком, награждая его при этом своей хитростью и коварством, родилась из страха простых крестьян перед своими правителями – мандаринами; одержимые злобой, они были жестокими и коварными угнетателями.

До сих пор сохранились храмы, посвященные лисе: одна из сторожевых башен южной части Тартар в Пекине известна под названием Лисья Башня, она была выстроена для лисьего царя, чтобы изолировать его от людей.

Из стихотворения «В одно прекрасное утро».

Сборник «Поэмы Майфануай Хейкок» (1913–1963)

Гонконг, 1850

Милли Смит стояла у поручней старой «Монголии» и наблюдала, как кули загружают уголь в корабельный бункер. С голубых небес солнце жгло землю своими косыми испепеляющими лучами, жара была гнетущей: по-видимому, на смену весне пришло настоящее лето, в остальном же это было типичное малайское утро. Незадолго до того к ней на палубу приходил чем-то обеспокоенный капитан О'Тул, по происхождению ирландец, крошечный, как гном.

– С добрым утром, милочка! Уж не меня ли ты здесь разыскиваешь? Или присматриваешься к красавцам-чаеводам, которые грузятся на наш корабль?

– Забудьте о чаеводах, – сказала Милли и попыталась скопировать его ирландский акцент. – Сбрейте бороду, скиньте годков двадцать – и из вас получится парень хоть куда.

Капитан облокотился о поручни рядом с ней, ослепительные лучи солнца заставили его прищуриться.

До сегодняшнего дня на борту его корабля был только один пассажир – Милли, и она пришлась ему по душе: несмотря на свою молодость она не мнила о себе слишком много, легко относилась к жизни. После отплытия из Ливерпуля они не раз вели интересные беседы. А это было довольно редким развлечением на такой разбитой старой посудине, какой был его корабль, где помощником был немец, а команда состояла из китайцев и индийцев. Для О'Тула это плавание было завершением его сорокалетней морской деятельности, а девушка напоминала ему кого-то из его далекого прошлого. Старый капитан втайне надеялся, что их отношения не испортятся после прибытия на борт шумных невоспитанных чаеводов.

– Боже, ну и жара. – Милли вытерла с лица пот. – Наверно, можно прямо на дороге зажарить яичницу.

– Ага, и хуже всего торчать тут, пока мы не отдадим швартовы. – Поднеся руки ко рту, он прокричал – А ну, поторапливайтесь. Помните, что нам надо успеть до отлива!

Карликового роста кули на берегу стали еще быстрее перетаскивать грузы. Назойливые солнечные лучи отражались в воде, расцвечивая ее золотыми и серебряными бликами, ярко освещали окрестные Малайские холмы, танцевали на полупрозрачной ряби воды.

– До Гонконга еще далеко? – спросила Милли, но О'Тул смотрел перед собой. Белокожие европейцы в одежде из парусины семенили со своими слугами по пристани среди раздававшихся вокруг команд. За стрелами подъемных кранов в доке блестели под жарким солнцем тропического полдня белые фасады зданий колониального правительства. Где-то там, где нет лезущей в нос, кружащейся, словно в водовороте, угольной пыли, подумал О'Тул, чиновники, наверное, расстегнули свои воротнички и отдыхают под вентилятором, бесцельно беседуя о том – о сем, а их одетые в белые одежды жены и любовницы лениво пережевывают, едва не засыпая от выпитого за обедом горького пива и джина, скандалы английских сборищ.

Краешком глаза капитан видел юный профиль Милли. Типичная англичанка, английская красавица, подумал он, если бы не веснушчатый, как у школьницы, нос. Ее волосы – блестящие и черные, как агат, – были заплетены в косы. Где-то в глубине души капитану было ее жаль.