Антон Дубинин - Испытание

— Кретьен… Ну, ты просто глупость какую-то придумал.

— Да, пожалуй. Кто мне поверит, а даже если и так — кто мне тебя отдаст? Кроме того, чем тут докажешь… Да, ты прав, это несколько неубедительно. Ну, вот я еще придумал: можно тебя похитить, как Ланселот — королеву Геньевру из огня. Подлететь на Мореле, схватить… Кто сунется — зарубить. Даже хорошо, что у меня есть меч и нет доспеха — а то Морель не вынес бы нас двоих…

— Кретьен… Так не получится. Меня поведут люди, солдаты, ты ко мне просто не пробьешься. А если пробьешься — так будет поздно, они уже все на нас накинутся…

— Проклятье, если бы я был не один!.. — Кретьен в темноте отчаянно стукнул себя кулаком по колену. Он сидел прямо на полу, прижимаясь лицом к двери, и узор древесины, должно быть, уже отпечатался на его щеке. — Ну, плевать, пойду на крайность, что ж поделаешь. Сейчас пойду и попробую ограбить аббата. У него ключи. ( Я уже однажды грабил аббата, промелькнуло у него в голове, мне не впервой…) Сколько там у него охраны, двое, трое?.. И те небось спят… Порублю скольких смогу, и если с нами удача — сей же ночью ускачем отсюда прочь. Эти-то, здешние, не привяжутся. А если привяжутся… В конце концов, я рыцарь, неужели с четверкой вилланов не справлюсь? ( Не справишься, ты сто лет не дрался. Двое из них в доспехах, не забывай. В отличие от тебя. Да они еще и шум поднимут на всю деревню… Хочешь драться один против двадцати солдат? ) И мы ускачем далеко, к Реке…

— И не сможем ее перейти.

— Почему?..

— А кровь-то, Кретьен, кровь на руках? — голос Этьена звучал печально, едва ли не увещевающе. Так мог бы отец говорить с заблуждающимся любимым сыном. — Запятнанных кровью там не примут… Если такие вообще смогут найти дорогу.

— Тогда со мной все бесполезно. Я кровью давно запятнан.

— Нет, не говори так. Если ты про того турка, то это же в бою, это же ты защищался. И то — не христианская кровь… А я, кстати, тоже не смог бы войти. Предателей туда не пускают.

— Предателей?

— Ну… да. Ведь мой брат, — Кретьену было показалось, что Этьен говорит о нем, и он вздрогнул — почему в третьем лице?.. — Мой брат по вере, он остался бы здесь за себя и за меня. А двоих спасти не смог бы, — Кретьен почти что увидел, как он там грустно улыбается, — не смог бы и сам король Артур… Король наш .

— Послушай, ты, катар! Что ж тебе все не нравится, что я ни предложу?! Ты бы сам чего-нибудь придумал, если такой умный — ругать-то любой умеет!.. У тебя есть какой-нибудь план?..

— Да, есть, — Этьен чуть повысил голос и тут же сухо закашлялся. Поэт прямо-таки видел, как тот облизывает губы — вечный жест всех жаждущих, бесполезное утешенье. А ведь он даже не может поднять руку, чтобы вытереть рот или убрать волосы со лба. Самое жуткое в мире мученье — это беспомощность… И она здесь разделена на двоих.

Откашлявшись, Этьен продолжал, и теперь голос его звучал еще тише и суше:

— У меня есть… план. Мессир Кретьен, оставьте все как есть.

— То есть как это — как есть?.. Ты предлагаешь мне позволить им убить тебя?..

А как же я, как же я буду дальше жить, едва не сказал он — но не сказал и в тот же миг забыл о себе. Брат, я так никогда не сделаю. Буду проклят, если сделаю это.

— Кретьен… (Не мессир, нет, хотя бы словом не мучай меня)… — Ты знаешь, я тут подумал… Может, это и есть мой путь к Реке. Может, я окажусь там. Мы как рыцари Артура… Каждый шел по отдельности, а встретились в самом конце. Помнишь?..

Кретьен плакал, упершись лбом в шершавые доски, и не мог отвечать.

— Ну, что же ты… Не плачь, прошу тебя. Ты же — Рыцарь Замка Грааля. (Да он меня утешает, понял Кретьен с новым приступом отчаянья — и едва подавил стон. Только этого не хватало. Он утешает меня.)

— Тем более что все не так уж и плохо… Смерть ведь не самое плохое, что может случиться. А хорошая смерть — и вовсе благо… — он снова закашлялся, и в этот миг бесплотный Этьен в душной темноте стал Кретьену дороже всего. Жизни, чести, Замка Грааля.

— Ты знаешь, я читал недавно Евангелие… Сказать, что за место мне открылось?.. Я наизусть помню… «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока, от последней трубы»… Нет, «по последней трубе. Ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся… Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, смертному сему — облечься в бессмертие. Тогда и сбудется слово написанное — поглощена смерть победою ».

— Этьен…

— И знаешь, — голос Этьена перестал быть хриплым и вдруг зазвенел. Если бы он так мог говорить всегда — юноша, страдавший от того, что он плохой проповедник! — Знаешь, друг мой, что это значит?.. Что есть те, кто может прийти туда, в Самое Сердце Мира, только через смерть, а иные — и не умирая. Так сказано про нас с тобой. Про то, что мы там встретимся. И… опять будем братьями.