Антон Дубинин - Испытание

— Так где же он?! (Черт побери, едва не прибавил Кретьен, но сдержался. Ты думаешь, я отниму его у тебя? Ты думаешь, ты заполучил его навеки?)

— Сразу по возвращении, незадолго до Успения Богородицы, Этьен принял сан. Я отправил его с миссией на… север.

Кретьен привалился к стене. Вся бешеная сила, которая две недели заставляла его без передышки гнать коня на юго-восток, останавливаясь только для ночлега, — вся эта сила куда-то девалась. Он отстраненно посмотрел на Оливье и хотел спросить, но промолчал. Тот заговорил сам, выходя из-за стола, и в темных глазах его виднелось что-то вроде… вроде сочувствия.

— Этьен очень удивил меня, возвратившись так скоро, и — в одиночестве. Более того, едва спешившись во дворе, даже не отдохнув с дороги, он поспешил ко мне и умолял тотчас же дать ему консоламентум. Объяснять, что произошло с ним в дороге, сын отказался. Обряд провели в тот же день.

— А-а… Понятно.

— Эн Кретьен, — Оливье пытливо глянул своими южными глазами ему куда-то внутрь головы, — может быть, вы объясните мне, что случилось с моим сыном?.. Меж вами произошло что-то, что прибавило ему твердости, но и сделало… хрупким. Хрупким, эн Кретьен, тем, что не может согнуться, но может сломаться. На исповеди он не сказал о произошедшем ни слова — видно, не считая это грехом. Но верьте мне… я люблю Этьена не меньше вашего, и сейчас волнуюсь за него, как никогда.

Он не лжет, не лжет. Они же вообще не могут лгать, вспомнилось Кретьену, им обеты запрещают… Бедный Этьенчик. И бедный его отец, и бедные мы все.

— Мессир… Я рассказал бы вам. Но не могу. Кажется, так просто это не раскажешь. Мне просто нужно… с ним встретиться. Обязательно. Мы друг другу… обещали.

— Обещали?.. Люди нашей церкви не дают обещаний и клятв. Кроме лишь обета, который приносится во время Утешения. Странно, почему, если мой Этьен и правда обещал что-то — почему он не сказал об этом во время публичной исповеди?

(Отгадай сам — почему, старый ты простак. Потому что не раскаивался. Как же я рад, Этьен, как я рад. Я все-таки не ошибся.)

— Впрочем, неважно. Теперь никакой прежний обет не может иметь для него значения. Теперь он — священник, Совершенный.

(А вот и может, едва не вскрикнул Кретьен — но не вскрикнул. Еще как может, плохо вы, господин Оливье, знаете своего духовного сына!.. А ведь правильно он меня боится, правильно не доверяет, зачарованно подумал поэт, вглядываясь в бесстрастное, изжелта-смуглое лицо человека-дерева. Я же и в самом деле опасен для него, я — соперник их церкви. И для Этьена — куда более серьезный, чем все католичество с грозным Папой во главе!)

— Мессир Оливье… Скажите, где он сейчас. Нам нужно увидеться. (Не бойтесь же вы, хотел добавить он — но сдержался. Видно, судьба ему в этом диалоге умалчивать все свои рвущиеся наружу реплики.)

— Друг мой… Прости, я не вполне доверяю тебе. Я видел Этьена после того, как он вернулся из странствия с тобою. Таким я его видел только однажды, очень давно. Когда он еще не был моим сыном.

— Когда вы его вытащили из тюрьмы, спасли от повешения? Когда он, беззащитный и никому не нужный, сидел там по подозрению в ереси, о которой даже ничего толком не знал, и некому было за него заступиться?.. Когда вы, отважное братство юга, монахи и рыцари, явились выручать своих, и заодно под руку подвернулся и еще один, чужой?..

Глаза Оливье едва не выскочили из глазниц.

— Этьен… рассказал об этом?

— Я с удовольствием ответил бы — да, мессир. Но это не так, я просто сам догадался. Впрочем, неважно.

— Вы умны и проницательны, эн Кретьен, — катарский епископ говорил, слегка отстранившись, и холодное лицо его стало еще более замкнутым. Пальцы перебирали концы длинного пояса. — Но пока вы не скажете, зачем ищете моего сына, простите, я не открою вам, где он сейчас проповедует. Может быть, для него будет лучше, если вы оставите его в покое… и пойдете своим путем. Его жизнь была очень нелегка, и мальчик только сейчас начинает обретать свет и мир.

— Раз так… Я могу объяснить, — Кретьену неожиданно стало все равно. — Я хочу сказать Этьену весть. Я нашел дорогу. А больше я ничего не скажу, и если вы меня сейчас отошлете прочь, уйду и буду искать своего друга сам. В конце концов, наш край не так уж велик. Лет за десять…

— Мир не ограничен владеньями короля Луи Седьмого, — заметил Оливье как ни в чем не бывало, возвращаясь к своей книге. — Есть Германия, Арагон, Бретань, в конце концов — вам ли не знать… А пути странствующего проповедника могут завести куда угодно. Везде, во всех землях люди ждут и жаждут света Евангелия! Кроме того, тела наши смертны. И смерть подстерегает любого из нас каждый день и час… Тем более — безоружного священника, не держащегося за плотскую жизнь.