Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век

Фрол пристально вгляделся и, всплеснув руками, воскликнул:

— Так знаю я его! Видел года два тому в Смоленске. То воевода торопецкого князя Мстислава боярин Любич. Вот принесла нелегкая! Должно быть, прав был дед Пантелеймон: бояре Мстислава звать надумали. Жили себе тихо, так нет же! Теперь закрутится…

Между тем архиепископ Митрофан осенил вече крестным знамением, и на возвышение поднялся посадник новгородский.

— Здрав будь, Господин Великий Новгород! — поклонился Твердислав народу поясно. — Князь Мстислав Удалой челом бьет земле новгородской. По воле его приехал к нам воевода, боярин Любич. У него слово Мстиславово.

В полной тишине воевода Любич вышел на край помоста, сняв шапку, перекрестился на кресты Софийского собора, поклонился народу новгородскому и зычно выкрикнул в толпу:

— Князь Мстислав Мстиславович шлет слово свое из Торжка, кои град был взят на копье и освобожден от бояр Святославовых.

Воевода не торопясь достал из-за пояса свиток с посланием князя и принялся читать:

— «Кланяюсь я Святой Софии, гробу отца моего и всей земле новгородской! Ведомо мне, что угнетают вас бояре володимирские, лишили прежних вольностей и живете вы в страхе пред князем Всеволодом. А Новгород есть отчина моя и защитник я вам. Пришел я в землю новгородскую восстановить древние права ваши, а обидчиков наказать. В том крест целую!»

Боярин свернул свиток и, поклонившись народу, отошел в сторону.

— Ишь ты, как поклоны-то бьет. Будто не он, а мы бояре, — ухмыльнулся Фрол, толкая локтем в бок Луку.

Тот, сдвинув шапку на лоб, озадаченно чесал затылок.

— От одного поклона спина у боярина не переломится, а нам-то с приходом Мстислава кабы голов не потерять.

— Не пойму, к чему ты клонишь?

— А к тому, что радости нам от прихода Мстислава ждать не пристало. Всеволод-то володимирский от Новгорода обиды не стерпит. Князю торопецкому что, сел на коня и был таков, а нам от своих дворов не уйти.

— Неужто войне быть?

— Не миновать того, — вздохнул тяжело Лука.

— Бог с тобой! Не надо нам этого.

— Знамо дело, не надо. А ты народ послушай да и мозгами раскинь. Вон боярин Лавр бородой затряс, сейчас народ посмешит.

На помост, с трудом передвигая ноги, проплыл тучный, словно копна, в длиннополой медвежьей шубе боярин Лавр Никитич. Огромный живот не давал ему возможности ни поклониться, ни крест положить как положено, и потому он ограничился кивком.

— Надобно нам князя Мстислава на стол звать, — с трудом, пыхтя и надувая щеки после каждого произнесенного слова, изрек боярин. — Молодший сын Всеволода Юрьевича еще дитя неразумное. Зачем нам такой-то? Нам князь надобен, чтобы заступником был перед ворогом, чтобы вольности новгородские чтил да не перечил боярам… Тьфу ты! — топнул Лавр Никитич от огорчения ногой. — Не о том я. Чтобы народу новгородскому не перечил, — поправился он, но было поздно. Новгородцы уже зашлись хохотом.

И из толпы понеслось:

— А что, князь Святослав не слушает советов боярских?

— Да нет же, у князя свои советчики — володимирские. Вот нашим-то боярам и обидно!

— Лавр Никитич, да ты бы не на нас топал, а на Святослава. Вот напугал бы мальца! — кричали новгородцы, залихватски улюлюкая и свистя.

На помост взошел боярин Роман. С трудом уняв толпу, он, тяжело чеканя каждое слово, прогудел:

— Вам бы только рыготать, — осуждающе покачал головой боярин. — А того не видите, что правит нами не Святослав, а отец его — князь Всеволод. И коли не изгоним мы Святослава с боярами, быть нам под Володимир-градом. Князя же торопецкого мы знаем. Отец его, Мстислав Храбрый, долгие годы был нам опорой, заступником земли новгородской, и Мстислав Удалой послужит нам також!

— Верно!

— Верно говорит боярин! — послышались выкрики из толпы.

— Звать Мстислава на стол! А Святослава — в Волхов!

— И бояр володимирских також с моста!

— Всеволод купцов наших на земле володимирской имал, товаров лишил! А нам что, на его бояр молиться? Не святые, чай! В Волхов их!

— Пожечь дворы бояр володимирских!

Видя, куда клонится народ, вышел на край помоста архиепископ Митрофан. Его рыжая бородища затрепетала на ветру, а голос, будто сполошный колокол, пронесся над вечем:

— Уймись, земля новгородская! Грех то — измышлять супротив дитяти безвинного. Сами позвали вы его на стол новгородский, крест целовали ему. Клятву преступаете!

— А ты шибко-то не шуми, владыка. Нас напужать трудно! А ну, мужики, поможите мне.