Владимир Шатов - Сталинград

Коля не помнил, как оказался там. Валя сидела прямо на полу, прислонившись к стене. Забинтованная поверх штанов нога была вытянута и упиралась носком в бедро Колькиной ноги.

- Какая красавица! – его обожгла мысль, нелепая в такой обстановке.

Борясь с обволакивающим сознание сном, Коля сидел напротив и пялил на неё глаза.

- Я засну и больше не увижу её, – ужаснулся он и ущипнул себя за ногу.

Его взгляд переходил с носа на глаза, на губы, щёки, а затем снова делал такой же круг. Валя, видимо, почувствовала это и приоткрыла веки. Их глаза встретились, и в это время по её лицу пробежала не пренебрежительная, а какая-то ласково-сожалеющая улыбка, которая может возникнуть только у человека, обладающего превосходством над другим человеком.

- Глупенький ищо! – подумала она и покраснела.

Запустив немного холода, хлопнула дверь. Звякнули дверцы печурки. Дежурный, добавив в огонь дров, поставил закопчённый чайник.

- Только тяжёлый воздух затрудняет дыхание... – подумал Коля и закрыл глаза.

Разведчики уже спали непробудно. Им чаще, чем обычным партизанам приходилось отдыхать в землянках, но и опасности они подвергались чаще всех.

- Их тяжёлый изнуряющий труд требует полноценного сна, - вдруг сказала Валя, словно подслушав его мысли, - а выспаться удается редко.

- Поэтому сну они отдаются полностью, - из последних сил согласился Сафонов, - когда есть такая возможность...

- Ты тоже поспи!

Кто-то рядом застонал. Видимо, у человека, наглядевшегося на ужасы войны, не было покоя нервам и во сне.

… Обещанная подвода появилась только к утру. Ребята осторожно вынесли Валю и положили в сани. Сафонов сунулся в седоки, но в санях оказался ещё один раненый, и подвода ушла без него.

- Мы обязательно встретимся! – пообещал он девушке на прощание.

- Я буду ждать! – сказала бледная от потери крови Валя.

С рассветом преобразилась погода, солнце светило так ярко, что даже резало глаза. По небу медленно двигались облачка-барашки. Чуть заметный ветерок едва шевелил ветки. Даже изредка раздававшиеся пушечные выстрелы и звонкие разрывы снарядов в мёрзлой земле не портили приподнятого приятной погодой настроения после томительной ночной пурги.

- Пора пробираться в свой отряд. – Решил хорошо отдохнувший Николай.

Он без особых происшествий проделал знакомый путь. В отряде уже знали о его мытарствах.

- Точно разведка про всё доложила. – Предположил Сафонов и зашёл в командирскую землянку.

Встретившийся его ротный на приветствие так матюгнулся, что ошпаренные обидой мозги не сразу восстановили свою работу.

- Прозевал немца, твою мать!

- Да я…

- О бабах только и думаешь! – разорялся рябой командир.

Подтвердил его правоту своей шуткой и ротный старшина, слывший среди солдат отчаянным бабником. Он, пригладив свои усы и прищурив глаза посоветовал:

- Не робей солдат.

- Я и не робею…

- Только за девками к немцам больше не лазь.

Окончательно успокоил его отрядный повар. Он положил почти полный котелок каши и, как-то по-отцовски взглянув в его глаза, спросил:

- Ну что, досталось на орехи?

- Досталось, только не пойму за что?

- Возьму лучше хлебушка…

Николай ответил ему благодарным взглядом и молча отошёл. Во время еды он невольно залюбовался фигурами из снега, сотворёнными пургой и прилепленными на ветки деревьев.

- Где мне теперь искать Валю? – гадал грустный юноша.

Он подошёл к костру, около которого сидела группа партизан. Они сосредоточенно скребли уже опорожнённые котелки. Прикурив от уголька и намереваясь немного отдохнуть, Коля присел к теплу. Вдруг раздался знакомый голос:

- Пацан, здорово!

Это тот самый голос, который так здорово подстегивал его виртуозной матерщиной в темноте прошедшей ночи. На дороге стоял с широкой улыбкой разведчик Иван Стручков. В это время из палаток вынесли к подошедшей подводе раненых, которые отвлекли внимание.

- Так это ты всем растрепал? – с обидой голосе спросил Коля.

- Смотри, твой крестник! - Торжественно произнёс Стручков и показал на первые носилки.

На них лежал человек в немецкой форме. Вся его голова была в бинтах. Взгляд его одного, свободного от повязки глаза, скользнул по фигуре парня, и ему показалось, что в нём отражается не столько страдание, сколько радость.

- Видимо, мой удар принёс ему вместе со страданием и облегчение, - почему-то обрадовался Сафонов, - так как повлек за собой плен, а с этим и освобождение от войны и от бессмысленного риска потерять свою жизнь.