Владимир Шатов - Сталинград

- Как так?

- Ну, думаю, всё! – нагнетал напряжение Радионов. - Конец. Изрешетило, думаю, очередями... И только потом до меня дошло, что это вода наполнила кальсоны, которые были на щиколотках завязаны, и ей просто некуда было деваться.

- Вот умора! – заржали все в палате.

- Еле выплыл! – признался старлей и пошутил: – Хорошо, что немцы штаны продырявили, вода и ушла…

- Сбрасывать нужно было, и плыть голышом!

Днём раненые слонялись без дела и развлекались, как умели. Однажды в палате возникла дискуссия, какую казнь учинить Адольфу Гитлеру, если его вдруг поймают.

- Да просто повесить за яйца! - сразу же предложило большинство.

Однако потом поступил на обсуждение проект Лёшки Бричкина, бывалого разведчика, а по гражданской специальности - директора кладбища в Ленинграде. Малограмотный сорокалетний мужик, он был, однако, сметлив, пронырлив и прижимист, всегда знал свою выгоду.

- В мирное время я жил лучше любого профессор, - часто хвастался он. - Перепродавал кладбищенские участки и надгробные памятники.

- Ну, ты коммерсант!

Бричкин имел одну слабость - любил выступать на митингах. Он выходил посредине палаты, глаза наливались кровью и далеко вылезали из орбит, а лицо искажалось. Речь его была бессвязна, состояла из набора слов, вычитанных в газете.

- Смерть немецким оккупантам! – часто орал Лёшка, как иерихонская труба, пока в него не начинали бросать подушками.

- Заткнись!

Это было выдающееся зрелище, тем более что внешность оратора производила впечатление - у него был выпирающий животик, гладкие щёчки и округлый зад...

- Нужно сделать так. – Предложил практичный Бричкин. - Выкопать яму, посадить туда Адольфа, сделать сверху настил, по которому прошла бы вся армия, отправив на голову фюреру естественные потребности.

- Верно!

- Пусть гад медленно утопает в дерьме.

Проект всем понравился и был единодушно одобрен всей палатой и даже засмущавшейся Юлей, которая специально не ушла далеко, чтобы услышать окончание солдатского трёпа.

… У Нины Плотниковой в Москве остался девятилетний сын Кирилл. Она часто вспоминала его и каждую неделю писала своей пожилой матери, чтобы лучше следила за ним.

- Он у меня такой шустрый! – жаловалась Нина подруге.

- Я тоже хочу детей! – призналась стыдливая Юля.

- Всё у тебя будет…

После того как Радионов начал поправляться, Юля заметила что он с Ниной неравнодушны друг другу. Они часто встречались в укромных местах госпиталя и разговаривали, громко смеялись.

- Он такой шутник! – сверкая блестящими от радости глазками, делилась с подругой Нина.

- О чём вы с ним разговариваете?

- В основном о детстве, юности… Он рассказывает, как пас в колхозе коров, телят и жеребят.

- Как интересно… - съязвила Юля и мило улыбнулась.

- Главное он так целуется! – закрыла глаза Нина. – Я вся таю…

- Да ты что, – изумилась неопытная Коновалова, – а как же муж?

Плотникова нервно махнула рукой.

- Мой муж объелся груш! – пошутила она и пояснила: – Мы с ним и до войны плохо жили, а уж теперь…

Накануне выписки Радионова Нина устроила небольшую вечеринку. Она хотела плакать от скорой разлуки с любимым, но крепилась и даже шутила:

- Жаль, что так быстро тебя вылечили.

- Когда после ранения мы тащились семь суток до Туапсе, я подумал, что больше никогда не встану на ноги…

- Советская медицина творит чудеса!

- Медицина или любовь? – Возмужавший старший лейтенант обнял Плотникову.

- Скажешь тоже… - игриво отмахнулась женщина.

Радионов засмеялся явно довольный и сказал:

- Когда я только попал к вам в госпиталь, то вспомнил о своем деревенском роднике.

- Почему?

Я подумал тогда: «Промыть бы той водой мою рану - она сразу бы зажила».

- А мы и без водички тебя на ноги поставили!

Хмель развязал понемногу языки и растопил некоторую первоначальную сдержанность. Плотникова, чему-то про себя усмехаясь, довольно откровенно посматривала на Родионова, что было с её стороны безусловной ошибкой: по его убеждению, наступать полагалось мужчине, а женщинам следовало только обороняться; к тому же он не признавал в жизни ничего лёгкого, достающегося без труда и усилий.

- Чего смотришь? – спросил он улыбающуюся женщину.

- Запомнить хочу…

- А чего меня запоминать, - засмеялся старший лейтенант, - я чай не стихотворение!

Вечеринка закончилась танцами под трофейный патефон, который притащил жизнерадостный майор, раненый в руку. Подвыпив, он начал вспоминать детство, с надрывом рассказывал как мама первый раз пекла хлеб.