Владимир Шатов - Сталинград

В середине лета в госпиталь стали поступать первые раненые из числа отступавших от Ростова.

- Потерял я сознание, - рассказывал соседям по палате чернявый старший лейтенант. - Прихожу в себя, вижу, мне ногу своей косынкой перевязывает какая-то совсем молоденькая девочка, лет двенадцати… А вокруг стоят деревенские бабы и платками меня обмахивают. Видят, что я глаза открыл, говорят: «Слава Богу, пришёл в себя лейтенантик...»

- А ты что?

- Мои солдаты и ординарец командира полка перетащили меня к командному пункту дивизии. Почти километр несли на руках. Стали меня готовить к операции. Лежу я на сырой соломе, а рыжий врач спрашивает: «Когда ранили?»

- Вчера.

- «У нас приказ: если сутки прошли, то ампутация»

- Не дам!

- «Гангрена может быть… Умрёшь дурак».

Старлей помолчал, заново переживая волнующие мгновения. Потом рассмеялся и продолжил:

- А у меня пистолет на боку. Я руку положил на кобуру и говорю: «Если ногу отрежете – застрелюсь...»

- Ну, ты даёшь!

- Тогда хирург решил рискнуть. Только сразу предупредил, что никакого наркоза не будет. Надо терпеть. Дали чего-то выпить, может, водки. И всё. Врач говорит: «Ты мне только что-нибудь рассказывай, чтобы я слышал, что ты сознание не потерял».

Слушатели лежали, подперев руками перебинтованные головы.

- Начал я ему читать начало десятой главы "Евгения Онегина". Читаю, читаю и вдруг – резкая боль, аж сердце сжалось. В глазах потемнело, и я куда-то провалился… Не знаю, через какое время пришёл в себя. Осмотрелся. Лежу уже не на соломе, а на простыне. Ощупал себе бок – нет кобуры с пистолетом. У меня всё внутри оборвалось. Спрашиваю у соседа: «Браток, скажи, пожалуйста, у меня обе ноги на месте?»

- «Обе»

- Я приподнялся на локтях. Вижу, лежу я безо всего, в одной только коротенькой рубашечке. Обе ноги на месте... Правая забинтована. У меня от сердца отлегло.

Юлия Коновалова давно стояла в сторонке и слушала исповедь офицера. После встречи с Григорием она любила слушать всевозможные военные истории. Она смахнула набежавшую слезу и шагнула к кровати раненого.

- Вам бы Радионов поменьше разговаривать! – нарочито строго сказала она.

- Наше дело теперь только болтать! – весело откликнулся словоохотный старлей.

- Говорите, - буркнула девушка, которой хотелось выглядеть солиднее. – Я Вам перевязку буду делать.

- Будьте так любезны! – заигрывал с ней раненый.

- Терпите, сейчас будет больно…

- Да это ерунда! – храбрился молоденький старлей. – После того что мне делали в передвижном госпитале я всё вытерплю…

Юля осторожно сняла присохшие бинты. Радионов заметно побледнел, но терпел. Ходячий сосед по палате пересел на ближе и, глядя на страшные раны старшего лейтенанта попросил:

- А ты расскажи, как там было.

- Перевязку мне делали так. – Охотно откликнулся раненый, так ему было легче переносить боль. - С одной стороны в рану вставляли бинт, с другой его вынимали – рана же сквозная – и как двуручной пилой начинали чистить.

- Специально что ли?

- Вверх-вниз, вверх-вниз... – закрыв глаза, говорил Радионов. - Боль адская... В глазах темнеет, сердце опять сжимается, и теряешь сознание.

- Вот садисты!

- Но чистить нужно было обязательно, чтобы не было гангрены. – Заступился за врачей пациент. - Гноя очень много скапливалось.

- Ясно!

- Через недельку, когда дело пошло на поправку, отправили меня в тыл. Погрузили нас в телячьи вагоны, и поехали мы сюда. Двигались очень медленно… Иногда по километру в час. Все время над нами кружили немецкие самолёты и, не обращая никакого внимания на красные кресты на крышах вагонов, обстреливали из пулемётов, бомбили. Я ехал на втором "этаже" возле маленького окошечка. Мой сосед попросил поменяться с ним местами: «Слушай братишка, понимаешь, я задыхаюсь. Дай немножко полежу на твоём месте».

- А перелезть через меня сможешь? – спрашиваю. - Он кивнул, с трудом перебрался, и лёг возле самого окошка.

- «Хорошо-то как!» – сказал бедолага.

Тут случился очередной налёт. Снова засвистели пули и осколки. И вдруг слышу: мой сосед, которому я место уступил, как вскрикнет, выгнулся неестественно и затих… Готов. Наповал.

- Судьба...

Коновалова почти закончила перевязку. Радионов видя, что мучения заканчиваются, заметно повеселел.

- Как там было на Дону? – спросил любопытный сосед.

- Хреновато! – помрачнел боевой офицер. – Отступали без роздыха.

- Так и сюда немец скоро допрёт…

- Переправлялись мы через Дон в районе устья реки. – Поделился он воспоминаниями. - Переплыть надо было метров 300-350. Начальник штаба приказал нам ломать тын, плетни из лозы, укладывать на них свое обмундирование и плыть... Сверху по нам били пулемёты и миномёты. То и дело справа, то слева раздавались крики, и ребята шли на дно. А ты плывёшь. И только когда совсем рядом пули свистят – ныряешь. Ушёл я под воду в очередной раз. Смотрю, а у меня ноги и самый низ живота как-то неестественно раздулись.