Владимир Шатов - Возвращение

- Ну да мы научились их отваживать…

- Ловко ты комбат придумал!

Чтобы не допустить какую-либо «комиссию» или проверяющих от полка и дивизии, взводный открывал стрельбу из ручного пулемёта по огневой точке противника на береговом выступе, который был выше их всего на какой-то метр. «Фриц» охотно отвечал, и пули сыпали по берегу, как горох.

- Сматываем удочки! – решали нежелательные визитёры.

В печурке обогревавшей командирскую землянку гудел огонь, вместо щепы - тол. В небольших количествах он горит ярким пламенем, но при потери бдительности мог взорваться.

- Но если взводный не даст очередь, жди беды! – засмеялся ротный старшина.

- Мимо него муха не пролетит…

С ними сидел старшина роты Севастьян Костровский, который больше других страдал от придирок начальства. Он был внештатным писарем батальона, недавно из тыла, сельский учитель-доброволец.

- Комдив зажал тебе орден? – спросил он, хорошо зная недавнюю историю охоты на «языка».

- Прокатили не в первый раз…

Вдруг зашелестела плащ-палатка - полог на входной двери, раздался снаружи взрыв мины, и в блиндаж-землянку ввалился часовой. Падая, он успел произнести

- Гады, убили!

Не выпуская из рук винтовки, он упал нам под ноги с раскроенным пополам черепом.

- Кровь разлилась по всему полу! – деловито сказал Костровский и крикнул: - Вестовой, тащи песок…

Вместо посыльного в землянку забежал командир роты басмачей Шатурный. Он мельком взглянул на убитого и огорчённо произнёс:

- Мои бандиты не хотят стрелять!

- Пойдём, - велел ему Калмыков, - научим их воевать.

Пригнувшись, они побежали по мелкому ходу сообщения

- Товарищи «бельмей»! – обратился Калмыков к роте. - Ставим вам на пятерых по ящику патронов - это под триста штук. И чтобы к утру в них не было ни одного не выстрелянного патрона. Если у кого останется, того лично буду расстреливать!.. Бельмей?

Закивали головами. Дружные залпы из трофейных винтовок стали доноситься от передовой.

- Басмачи воюют, всё исполнили. – Доложил Шатурный через час.

- А ты говоришь, что не понимают!

Уперев приклад в землю, между ног, они палили в тёмный свет, как в копейку... А немцы молчат - не поймут, что за стрельба залповая гремит. И пули-то немецкие, и трассирующие, и разрывные, но к ним не летят.

- Может, - подумали они, - русские с ума сошли…

Двое хитроумных басмачей-штрафников утром совершили самострелы: с расстояния в несколько метров выстрелили себе в ладони из немецких винтовок.

- Такое карается расстрелом… - решил безжалостный комбат.

В узкой впадине-овраге Калмыков поставил на исполнение приговора пятерых автоматчиков-одесситов. Залп - одного расстреляли. Поставили второго, здорового мужчину. Залп - и мимо! Ещё залп - и тоже мимо!

- В царское время, - сказал один из одесситов, - при казнях, если оборвалась веревка или пуля не сразила приговоренного, его оставляли в живых.

- Тогда расстреляют нас…

На следующий день Калмыков с утра мотался по ротам на лыжах. К вечеру крепления на лыжах заледенели, а ножа нет. Он достал револьвер, перестрелил верёвки и бегом к своим пулемётчикам греться. Вдруг посыльный.

- Калмыков, к командиру дивизии!

Пришлось опять обуться во всё ледяное. Пришёл, доложил о прибытии. За столом сидели Вольский, начальник особого отдела Токарев и комиссар полка Крупник. Особист почему-то с первой встречи возненавидел его.

- Ну-ка, разувайся! – грубо приказал Токарев.

- Зачем?

- Поступила информация, что ты умышленно нанёс себе увечья.

- Для чего?

- Воевать надоело…

Майор дёрнулся что-то сказать, но сдержался. Он молча снял подбитый кожей валенок.

- Покажи ногу, вторую. – Токарев внимательно осмотрел голые ступни. – Ничего…

- Я же говорил, что он не «самострел». – Обрадовался Вольский и налил полную кружку: – Давай комбат выпьем!

Когда офицеры выпили разбавленного спирта, «особист» мрачно сказал Калмыкову:

- Украинцев ставь впереди огневых точек… Рядом, по возможности, сибиряков и позади дзота - комсомольца или коммуниста!

- А смысл?

- Чтобы не сбежал к немцам украинец, тот, у которого семья в оккупации. То же относится и к тем из местных, у кого семья осталась «на той стороне».

- У меня не сбегают!

- А как же Ведерников.

Комбат слегка изменился в лице. Этот штрафник давно сидел у него в печёнках. Николай Герасимюк, начсанвзвода, доложил ему, что один солдат пьёт по целому стакану соляного раствора и стоит на часах в окопе без движения, отчего у него опухают ноги.