С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

Исаак, жена его Люба и дочка Фрима жили бедно. Исаак был книгоношей: выходил по утрам из дома‚ шел по Еврейской улице‚ шел по Большой Арнаутской‚ таскал по этажам тяжеленные связки книг‚ возвращаясь к вечеру с никчемной выручкой. А ведь разгуливал когда-то по одесским улицам‚ помахивая тростью: костюм-тройка‚ лаковые полуботинки‚ шляпа канотье. Жили они на Ремесленной улице‚ и племянница вспоминала через полстолетия: "Дядя Исаак был очень добр‚ отзывчив; Фримочка – прелестный‚ красивый ребенок. Жили скромно‚ любили друг друга: была милая‚ приятная семья".

Рива и муж ее Залман тоже жили бедно. Рива работала счетоводом в домоуправлении‚ Залман перебивался случайными заработками‚ и это про такого говорят знающие люди: "Если он надумает торговать свечами‚ солнце перестанет заходить". Удачи не дождаться‚ парносе не добиться‚ обуви не купить по бедности‚ чтобы выйти на улицу. Быть может‚ это и был выход из положения? Нет обуви – не выйти на улицу – не встать в общую колонну – не уйти без возврата... Не было выхода из того положения.

16 октября немцы вошли в Одессу.

С немцами пришли румыны.

Сто тысяч евреев оставались в городе‚ и после обязательной регистрации одних отпустили домой‚ а других отвезли в артиллерийские склады за городом и там убили. Прошла неделя; партизаны взорвали здание штаба‚ и в отместку начались показательные казни. "Кругом виселицы. Их тысячи. Наш город – город повешенных. А у ног повешенных лежат замученные‚ растерзанные и расстрелянные". Тысячи евреев согнали в пригородное село: одних расстреляли и засыпали в противотанковом рву‚ других расстреляли и сожгли в бараках. Подошел ноябрь. На море начались штормы. Их погнали из города‚ большими партиями‚ в свиносовхоз Богдановку. "Смертников раздевали донага‚ потом подводили к яме и ставили на колени. Стреляли только разрывными пулями‚ прямо в затылок. Трупы сбрасывали вниз". Занимались этим немецкие эйнзацгруппен‚ румынские солдаты‚ украинские полицейские и немцы-колонисты. В ямы с трупами набрасывали солому с бревнами‚ обливали бензином и поджигали; в огонь кидали живых детей. Но в Одессе еще оставались многие и многие‚ и им приказали собраться на окраине города. "В гетто на Слободку должны были явиться все: паралитики и калеки‚ инфекционные больные‚ умалишенные и роженицы. Одни шли сами‚ других вели их близкие‚ третьих несли на руках. Лишь немногие имели счастье умереть в своей постели".

Зима. Снег. Ледяной ветер с моря. Не все добрели до Слободки‚ а в гетто лежали вповалку в холодных домах‚ валялись на улицах‚ голодали‚ болели: первыми замерзали дети. Через месяц-два выживших погнали на станцию Сортировочная‚ силой загоняли в вагоны‚ вбивали до невероятной тесноты‚ утрамбовывали до невозможного. Матери теряли детей‚ обессиленные старики стонали и тихо плакали: крики‚ вопли‚ выстрелы. Их отвезли в районный центр Березовку‚ оттуда погнали пешком в Сиротское‚ Доманевку‚ в свиносовхоз Богдановку. Гнали румыны и немцы-колонисты‚ в пургу и снег; одни замерзали в степи‚ других пристреливали: из Одессы выходили партии по нескольку тысяч, до места добирались немногие.

Их загнали в негодные‚ разрушенные дома; обреченные на смерть теряли рассудок‚ бредили; на навозе‚ рядом с трупами‚ рожала женщина‚ чтобы скончаться к вечеру: голод‚ грязь по колено‚ нечистоты‚ тиф‚ дизентерия‚ агония – смерть. "Из трупов постепенно образовывались такие горы‚ что страшно смотреть. Мертвая мать сжимала в объятиях мертвого ребенка. Ветер шевелил седые бороды стариков. Смрад стоял невыносимый. Днем и ночью со всех сторон сбегались собаки. Днем и ночью они пожирали человеческое мясо‚ грызли человеческие кости; собаки разжирели‚ как бараны. Полицейский‚ лаская пса‚ говорил: "Ну что‚ Полкан‚ наелся жидами?.."

Бася и Яков жили на Земской улице‚ дом 17‚ и оттуда ушли в Слободку. Их путь лежал‚ быть может‚ мимо того здания‚ где некогда располагался "Унионъ", фотография с цинкографией‚ и братья Померанц сделали всё возможное‚ чтобы остались они у меня‚ плечом к плечу‚ в зрелые свои годы‚ строгие‚ с уважением к себе‚ в невозможном сходстве с будущими внуками. Через несколько дней Бася вернулась за вещами‚ а затем уже не появлялась. Ривочка – совсем еще юная‚ явно до замужества – смотрит на меня со снимка с обещанием во взоре: жить скромно‚ любить верно‚ поднимать детей своих‚ которые непременно у нее появятся. Рива‚ Залман, дочка их Фрима ушли в Слободку и исчезли. А вот и Исачок‚ младшенький‚ любимец матери, с молодой женой‚ голова к голове‚ в лучшие свои годы‚ а в глазах у Исачка нерастраченная печаль. Исаак‚ Люба‚ дочка их Фрима тоже ушли в гетто и тоже исчезли: ни следа‚ ни могилы‚ ни камня надгробного. Какой путь прошли? Какую муку приняли? Какие собаки растаскали их кости?..