С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

В печи у Фримы томился чолнт на субботу‚ вздыхал‚ пыхтел‚ ворчал под крышкой‚ как осуждал за легкомыслие. А Пинечке стоял‚ прикипев к месту‚ нанюхивался на долгую дорогу‚ напитывался домашним запахом перед холодными‚ бездушными‚ безвкусными пространствами.

Мужчине – прорывать ограду. Женщине – ее укреплять.

– Идите‚ – сказала Фрима. – Только не забирайтесь далеко. Чтобы обратная дорога стала короче.

Всякому известно‚ что высокому не следует жениться на высокой‚ худому на худой и толстому на толстой‚ чтобы в их детях не усилилось это до безобразной степени. А пухлая Фрима с тощим Пинечке – нормальная была бы пара!

Стояли – вздыхали согласно.

Прибежал впопыхах сват Меерке с опавшим животом‚ не подложив под одежды подушечку. Кричал‚ заламывал руки в последней попытке удержать:

– Любая боль – только не боль сердечная! Любое зло – только не злая жена!..

А Фрима была доброй.

– Это вам‚ – и протянула узелок. – Хлеб съешьте‚ а крошки оставьте. Хоть что будет на память.

– Фрима‚ – сказал на прощание. – Знаете ли вы‚ как царь ест блины?

– Как царь ест блины‚ – повторила она со вздохом. – Где царь и где мы‚ Пинечке.

– Так я вам скажу. Пекут много блинов‚ и шьют из них просторный халат с карманами‚ и наливают сметану в один карман‚ а в другой – мед‚ а царь ходит по дворцу в блинном халате‚ отрывает куски от подола‚ макает в сметану‚ потом в мед – и в рот. Вот так царь ест блины.

– Пинечке‚ – без звука сказала Фрима–вдова. – Я напеку вам таких блинов! Пышных‚ пупыристых‚ почище царских. Не уходите‚ Пинечке‚ жизнь моя‚ сердце мое‚ не надо! Вы ведь мой самый лучший! Вы ведь мой самый лучший...

Старики на бугре спросили:

– Далеко собрался?

– Далеко.

– Увидишь избавителя – поторопи.

Пинечке шагнул в степь.

1

Небо нуждается в помощи человека.

Небо‚ да-да‚ небо!

Небо – такое неподступное! – стынет в несбыточном ожидании‚ пока человек догадается‚ отлипнет от привычного стула‚ отыщет свой путь.

Чтобы появилась дорога‚ надо ее протоптать. Чтобы не зарастала дорога‚ надо по ней ходить.

В той степи не было дорог‚ не было конца-края‚ не было‚ казалось‚ и времени‚ а идти всё равно надо.

Через землю Гумик. Через страну Пумперникель. В нехоженые края тумтумов и кафторим‚ где горы Тьмы на пути‚ море Печали‚ страна Тысячи Холмов и печальная земля Нод для смятенных‚ полных томления‚ блуждающих духом и неприкаянных.

Начнем с земли Нод‚ пойдем по земле Нод‚ дорогой скитальцев и обреченных на забвение‚ которая вечно пугает и привораживает‚ ведь раствориться и пропасть так же‚ наверно‚ заманчиво‚ как быть и слыть.

Бродил тут Адам к востоку от рая‚ в смятении и замешательстве. Бродил Каин–убийца‚ изгнанный с лица земли. Бродили тут многие‚ бродили безымянные: по костям упавших‚ по мольбам заблудших. Степь без начала столом неприбранным: одним к насыщению‚ других в пищу. Степь без конца постелью невзбитой: кому в сновидения‚ а кому .кошмары полуночные.

Прятались душегубы-разбойники по глухим‚ травяным углам‚ прятались беглые мужики и солдаты‚ старцы-скрытники и вороватые блудяжки‚ хутора и целые поселения‚ а одинокий путник и подавно исчезал без возврата с первых своих шагов.

Всякое поселение камушком в степи. Всякий человек песчинкой. Но степь не складывается в мозаику‚ и путь к небу не проложен на карте.

Крик шакала‚ писк суслика‚ обглоданная кость на бугре‚ стервятник над головой‚ миражное марево на любой вкус и реклама на пути‚ белилами по жести: "Лучший друг желудка вино Сенъ-Рафаэль".

Пинечке поглядел.

Похмыкал.

Понял только одно: странности продолжаются.

2

Стоял посреди степи храбрый солдат Яшка Хренов – не велик чин‚ пулей стреляный‚ штыком порченный‚ и знаки боевые по лицу и по телу.

– Стой! Кто идет?

– Идет Пинечке‚ – сказал Пинечке. – Несет привет от Ваничке.

– Ванька! Друг ситный! Как он?

– Нормально. Ест рыбу‚ пьет водку‚ справляет инвалидную службу. Про вас говорит‚ будто на плечах ядро.

– Ядро – что... – похвалился Яшка‚ казенная голова. – У меня‚ вон‚ рука чугунная‚ нога деревянная‚ сердце латунное. Сменюсь с поста‚ покажу.

– А когда сменитесь?

– Кто ж его знает? Разводящий на крестины поехал. С месяц назад‚ а то и с год. Тут время несчитанное.

Был случай в давние времена‚ случай-изумление. Ехала через степь Августейшая Бабка‚ прямым ходом в Таврические владения‚ а на пути ее расставляли столы‚ расстилали ковры‚ рассаживали розы‚ будто всегда были. Одна из роз – нежная‚ обольстительная прелестница‚ стыдливая в красоте своей – с таким уродилась ароматом‚ что Бабка пожелала насладиться ею и на обратном пути. А чтобы ту розу не сорвали‚ не прибили‚ не примяли ненароком‚ велела приставить стражу неусыпную и охранять неукоснительно от возможных посягателей. Встал солдат с ружьем‚ караульные на подмену‚ разводящий с часами‚ но Августейшая Бабка про розу позабыла и срочным порядком воротилась в столицу на лечение. У нее‚ у Бабки‚ подагрический припадок пал на кишки. Потом роза отцвела‚ засохшего стебелька не оставила‚ а пост всё стоял: не год‚ не два – сотню лет. Команды на отмену не было. А нет команды‚ нет и прекословия. Проклюнулся как-то прыткий администратор‚ пылкий совершенствователь с идеями‚ отменил пост в интересах экономии‚ и что же? Начался нигилизм‚ волнения с прокламациями‚ пожгли помещиков‚ растрясли заводчиков‚ разворошили страну: дороже себе стало. Волнения подавили‚ пост восстановили‚ совершенствователя высекли на площади‚ и встал Яшка Хренов в степи‚ ружье приставил к ноге.